Тойота-Креста

Снова выезжаю на дорогу,Всё, как прежде, дали и снега,Снова ночь. И снова внемлют БогуОкеаны, горы и тайга.Под капотом тихо и бесстрастноПьёт мотор ночную синеву,Звёзды светят холодно и ясноНад землёй, которой я живу.На душе старинная тревога…И опять заправка, переезд,Дробь колёс и дальняя дорога,Как «корона», «креста» или крест.

24

На дороге сумрачно и сыро,

До Урала близко, и ужеБелый «марк» работы КунихироНе прижмёт плавник на вираже.Стрелки лобового циферблатаРасчищают память, не щадя,И мешают зарево закатаС пеленой холодного дождя.Снова ночь над лесом и степями,И под синим маревом светилКажется ненужными словамиВсё, что я тебе наговорил.Леденеет крестик на решётке,Свет восхода льётся в зеркала,И считают вытертые щёткиКилометры мокрого стекла.

25

Больше нет ни юга, ни востока,Только ветры стылые сквозят.Маша, ты всё так же одинока,Как и триста лет тому назад.Ну чуть-чуть… Ну еду… Ну немного —И споют под утро тормоза.Почему ж так пристально дорогаСмотрит в запотелые глаза,Что за непосильная заботаСводит переезды и мосты:Впереди огромные ворота,И открыть их можешь только ты.Ты открой, и стихнут ураганы

Над моей двуглавой головой,И тогда охотские туманыВстретятся с балтийской синевой.И над этой слившейся пучинойЯ замру, ни с кем не говоря,Словно кедр со сломанной вершинойНад седой стеной монастыря.

Часть 2

Крест

Глава 1

1

– И он специально уехал… в Тайланд… чтобы тебе было где жить?

– Да нет. Просто так получилось…

– Хорошо, что так получилось… Как ты ехал?

– Я отлично ехал. Только от Уфы дорога такая, что… ездой это не назвать…

– Я не представляю… По-моему, это так тяжело…

Мы ездили однажды на юг… Я так устала…

– И ты с тех пор такая… усталая?

– Хм… Наверно… Я чуть-чуть посижу с тобой и пойду… извини, что я тебя не приглашаю… У меня такой беспорядок… Ты не сердишься?

– Я не сержусь… А я твой дом по-другому представлял…

– А меня? Ты представлял меня?

– Я представлял…

– Как тебе город?

– Большой… Ты чужая…

– Ты тоже… какой-то… дико…

– …шарый?

– Хм… Что за слова у тебя…

В проёме переулка, в чёрных воротах зиял ночным золотом проспект – сияющий квадрат с мазаниной кузовов и красным прочерком габаритов. Женя ещё достывал, доходил, полный остановки, и некоторое время дорога стояла вокруг машины, хранила снежным облаком, синей пылью, но и она уже опадала, стекала каплями с порогов, с шипящего глушителя.

Брешь, сквозь которую он ворвался, недолго сквозила иным миром и тоже зарастала. Шатучими стеблями, хрустальными початками обступили огромные сооружения с прозрачными сотами. Синие ячейки то висели во тьме, то зияли неровными пропусками и снова нарождались в ненасытной высоте безо всякой опоры. И над ними гранёный шпиль сизо тлел в перекрестье лучей, а один сорвавшийся луч одичало шарил по облакам, чертя спиральный след.

Женя едва не потерялся на забитых фурами подступах к городу в бескрайних пространствах складов, магазинов, огромных, как аэропорты, где неразличимы были стороны света и куда не добивали радары пространств. Не было никакого течения, никакого уклона к окраине и густения старины к центру, всё казалось одинаковым на многие вёрсты, и везде царила затрапезная ничейность мировой провинции. Хотелось воздуха, но едва Женя приспустил стекло, как обрушился на него слитный гул миллиона колёс, стоящий над городом, как отзвук битвы или великого переселения. Отраженный небом, он оседал реактивным грохотом, и вековой усталостью давило от этого молодого ещё наката. Это было другое одиночество, и это был её город.