Толкиен. Мир чудотворца

После короткого, но поистине сказочного отдыха в Лориэне, у Владычицы Галадриэли, на этом чудо–островке, затерявшемся посреди бушующего моря, они спускаются по реке Андуин. И снова перед ними возникают унылые картины природы:

«Восточный берег взбугрился холмами, которые простирались до самого горизонта — бесформенные, бурые и совершенно безжизненные…»

А за ними простираются неоглядные гиблые заболоченные пустоши — ни деревца, ни камня, которые скрашивали бы убийственно монотонный ландшафт:

«Враг ли отравил их каким–нибудь лиходейством… этого не знал даже Арагорн; они издревле были мертвыми и пустынными».

Впрочем, гиблые захолустья у Толкиена простираются сплошь и рядом, и все это — результат воздействия вездесущих пагубных сил зла. И хоббитов на их торном пути подстерегают все новые испытания, одно страшнее другого:

«Жуткие сны и страшные пробуждения сливались в один тоскливый ужас, и где–то далеко позади все слабее мерцала надежда».

К счастью для хоббитов, пленившие их «здоровенные, черномазые и косоглазые орки» вскоре сталкиваются с «бледнокожими», сиречь ристанийскими всадниками во главе с Эомером, чей гордый озаренный лик обрамляли длинные светлорусые пряди.

Глава четвертая

Видения сумерек

Мир Толкиена пребывает в тревожном ожидании сумерек. По убеждению самого Толкиена, изначально мир был прекрасен, однако с появлением злых духов, а проще говоря, со временем красота его мало–помалу поблекла. И пагубное действие времени кажется тем более необъяснимым, что мир Толкиена населен Валар (по–нашему — мифологическими богами) и эльфами, а те и другие — бессмертны. И при этом страдают ностальгией. А ностальгия есть свойство человеческой натуры, и объясняется она тем, что человек смертен, и об этом ему известно. Однако Мелкору и нуменорцам претит чувство ностальгии, потому–то они и превращаются в контрпосвященных — иначе говоря, безжалостных сатанистов. Они не могут смириться с тем, что жизнь их ограничена во времени, хотя живут они куда дольше, чем люди (сотни и сотни лет); и это вызывает у них протест.

Однако, оказывается, эльфы с Валар по собственной воле стали жертвами неумолимого времени. С одной стороны, величественные творения Валар уничтожает Мелкор, а с другой, сами творения отторгают своих создателей. Смертные постепенно теряют всякий интерес к Валинору, и Валар покидают Средиземье. Такое впечатление, будто злой рок, Ананке, если вспомнить древнегреческую традицию, нависает над бессмертными. Впрочем, они будут жить и дальше — только в ином мире. И это вполне соответствует как главным темам в древнегреческой традиции, так и умозрению немецких мыслителей и поэтов–романтиков. Так, еще Гесиод

(118)писал об очарованных островах, куда герои попадают после того, как до конца исполняют свое предназначение. А следом за ним и Гельдерлин (119)говорит о богах, что «может, и парят у нас над головами, но только в мире, именуемом другим».

Хайдеггер (120)писал о забвении, уготованном всякому живому существу, а Ренан (121)

создал образ пурпурного савана, под которым покоятся усопшие боги. Нерваль, небезызвестный Laudator temporis acti (напомним — Воспевающий былые времена) в нередко свойственном ему состоянии души сокрушается о том, чего нет и чему уже не быть никогда:

«Так, не вдруг уничтожили они, разорвав в клочья, вечную память о красоте, и народы, постепенно обессилев, утратили и стремление к совершенству».

Итак, как явствует из сказанного выше, упадку подвержены не только люди, но и боги с героями, а если вернуться в мир Толкиена, то не–люди: ибо те же Валар, боги, или духовные сущности, один за другим покидают этот мир и уходят в Валинор; те же эльфы, в конце «Властелина Колец» отходят в Серебристую Гавань, а оттуда — на Заокраинный Запад. Что до гномов и хоббитов, их не так уж много, к тому же и те, и другие таятся от Громадин. Так что остаются только люди с их «странными качествами», а Толкиен их откровенно недолюбливает, поскольку они больше других детей Илуватара подвержены тлетворному влиянию Мелкора, которого Саурон, утвердивший свое могущество над нуменорцами, называет не иначе как избавителем.

Антропофобия Толкиена особенно явственно ощущается в сумеречных видениях, где люди остаются единственными актерами на сцене, именуемой Средиземьем. Так, в конце «Сильмариллиона», в главе «Кольца Всевластья» он пишет, что «люди росли числом и все больше обращались ко злу… И Саурон в тайне надеялся, что Валар, сокрушив Моргота, снова забыли про Средиземье».