«Только между женщинами». Философия сообщества в русском и советском сознании, 1860–1940

Однако эти русские понятия о взаимопонимании, неромантической любви и невербальном общении, выходя далеко за пределы выдвинутого Тённисом бинарного противопоставления общины и общества, допускают, что сообщество способно возникнуть при абсолютном минимуме возможностей. В таком случае оно понимается как сеть прозрачных связей, средств коммуникации или «бытия-вместе» между отдельными личностями. Подобное представление о сообществе сформировалось благодаря специфически русским религиозным, философским и культурологическим понятиям о единстве, стоящем выше индивидуального, — словом, благодаря тому, что философ начала ХХ века Николай Бердяев назвал «Русской идеей»[8]. В свою очередь, в интересе русского романа к субъективности, конечности и природе другого содержится зародыш философского понятия

Mitsein («бытия-с»), которому предстояло появиться уже в ХХ веке — и которым объясняется увлеченность Мартина Хайдеггера Толстым и Эммануэля Левинаса Достоевским[9]. Эмпатические связи между женщинами позволяют проверить возможности единения на гранулярном уровне, в некоторых случаях допуская — к лучшему или к худшему, это уже зависит от точки зрения — слияние индивидуумов в некое большее целое.

В контексте славянофильских, а позднее и русских символистских идей предполагаемая готовность женщин жертвовать собственной индивидуальностью предоставляла им особый доступ к единой общности, которая связывалась с божественным началом и стояла выше человеческого субъекта, преодолевая его ограниченность. Философ Владимир Соловьев мыслил «всеединство» результатом стараний человечества воплотить Божественную Софию — женскую грань Высшего живого существа, заключающего в себе феноменальный космос, или «Мировую Душу»[10]

. Лев Толстой в своем назидательном трактате «Так что же нам делать?» (1884–1886) внушал женщинам: «Спасение людей нашего мира от тех зол, которыми он страдает, в ваших руках!»[11] Изображение женской открытости для некой трансцендентной общности (и ответственности за нее) — будь то национальное или божественное единение или же государство под властью коммунистов — выявляет и ограниченность, присущую субъективности и самостоятельности женщин. В 1916 году будущая начальница советского женотдела при ЦК коммунистической партии Инесса Арманд справедливо сетовала в письме к дочери, что в конце «Войны и мира» Толстой низвел Наташу Ростову до положения «самки»[12]. Впоследствии феминизированное изображение коммунального быта 1930‐х годов представляло всех советских граждан — и мужчин, и женщин — благодарными подданными Сталина, этого патриархального олицетворения и одновременно исполнителя их коллективной воли

[13].

«Человек ли женщина?»

В 1861 году Григорий Елисеев, сотрудник левого русского журнала «Современник», предложил в одном из своих обозрений на рассмотрение читателей тему: «Разные мнения о том: женщины — люди ли?»[14]

Задавая этот вопрос в одной плоскости — и, по сути, лишь рядом — с вопросом «Мужики — люди ли?», автор этого обозрения утверждал, что определяющими чертами человека и должным результатом подлинного раскрепощения являются грамотность, образование и разумность. Достоевский в «Преступлении и наказании» (1863) высмеял это елисеевское обозрение в эпизоде, где Разумихин, навестивший Раскольникова вскоре после убийства старухи, предлагает ему подработку — перевод с немецкого одной статейки:

Вот тут два с лишком листа немецкого текста, — по-моему, глупейшего шарлатанства: одним словом, рассматривается, человек ли женщина или не человек? Ну и, разумеется, торжественно доказывается, что человек. Херувимов это по части женского вопроса готовит; я перевожу; растянет он эти два с половиной листа листов на шесть, присочиним пышнейшее заглавие в полстраницы и пустим по полтиннику. Сойдет![15]

Достоевский, в остальном довольно точно охарактеризовавший обозрение Елисеева (оно действительно было собрано из разных переводных цитат, поданных в типичной для того времени саркастической и самонадеянной манере), все же недооценил сделанные в нем выводы[16]. О мужиках у Елисеева говорилось, что им настоящих людей догонять придется еще очень долго, а вот женщины — «не только люди, но и люди по преимуществу, гораздо высшие мужчин»[17].