Только про девчонок

Он достал из чемодана коробку конфет, отдал ей. Коробка красивая, васильки на ней нарисованы. Таких в сельмаге никогда не продавали. Наверно, очень вкусные конфеты. Шурка не решалась открыть коробку.

— Вы откуда меня знаете, дяденька? — переспросила.

Он посмотрел на Шурку серыми глазами и сказал:

— Я, Шурочка, твой отец.

— Неправда, дяденька. У меня отца нет, — протянула ему коробку с конфетами.

— Бери, бери, — отстранил он коробку.

— Не хочу, — положила Шурка конфеты на стол.

В этот день мама с бабушкой вернулись с работы рано: услышали про гостя. Пришли домой и не обрадовались.

Вечером, когда Шурка легла спать, она слышала, как долго о чем-то басил гость. Шурка подкралась к двери, стала прислушиваться. Дяденька хотел, чтобы мама разрешила остаться жить у них. Мама молчала, потом сказала:

— Мне ты не нужен. Обхожусь. Ты не только меня бросил — детей. С ними и будешь разговаривать. Завтра вызову Лиду.

Лида приехала на другой день. Она была сердитая. На отца даже не поглядела.

Вечером собрались за столом. Женщины уселись на дубовой лавке с одной стороны, отец — с другой.

Шурка узнала все. Этот дяденька — действительно ее отец. Но когда-то давно, когда Шурка еще не умела ходить, он бросил всех и уехал в город. Маме с бабушкой было очень трудно. Бабушка не работала. Но разве могла мама одна прокормить такую ораву?

— Прокормила, с трудом, правда, — вздохнула мама. — Даже в институт определила старшую. — И повторила сказанное в первый вечер: — Мне ты не нужен.

— Кто не ошибается в жизни? — виновато сказал отец.

— Все мы ошибаемся. — Мама развела руками. — Но есть ошибки, какие можно простить, а какие не простишь, если сердце не свелит.

Мамино сердце не велело прощать, но… она же не одна, решать эту трудную задачу должны ребята — так, она зовет своих девчонок, когда разговаривает сразу со всеми.

— Так вот, ребята, — обратилась она к девчонкам. — Мое решение вы знаете. Скажите, вам нужен отец?

— Конечно, мужчина в доме нужен, — вмешалась бабушка. — Вон погреб опять заваливается.

Вот тогда Шура и узнала, что есть дела женские, а есть мужские — что когда делать трудное.

Лида перебила бабушку:

— К мужским делам мы уже привыкли. Обойдемся.

— Ты как думаешь, Ната?

— Маленькие были не нужны, а теперь мы выросли, — сказала Натка словами бабушки.

Шурку можно было и не спрашивать. Что она понимает в жизни. Она-то еще не выросла. Но Шурка тоже хотела быть взрослой и потому по-настоящему серьезно сказала:

— А я сама кукле ногу приделала.

Отец ушел. И больше в Кочках не появлялся.

КАШЕВАРЫ

— Ребята! Просыпайтесь!

Бабушка стояла под стогом сена и длинной хворостиной стегала спрятавшихся под одеяло внучек. Натка всхрапывала, будто и в самом деле спит.

— Вставайте! Пока холодок, все вместе пройдемся по картошке. Днем поспите.

Вставать не хотелось. По холодку-то как раз и спать.

— Сейчас, негодницы, воды плесну на вас! — бабушка угрожающе загремела ведром.

Шурка прыснула со смеху: ведро-то, что под стогом, пустое.

Поднялись. Натка съехала со стога вниз, Шурка следом — босыми ногами прямо в холодную от росы лебеду. Мать уже копалась на огороде, окучивала картошку.

Не хотелось Натке вставать, но вот вдохнула утренний воздух и ощутила, как охватывает ее знакомое чувство необъяснимой радости, какое давно не приходило к ней в городе.

Сладкий в деревне утренний воздух. Не вдыхать его, а пить хочется, пить без роздыха и бесконечно. С ним прибывает не только радость, но и бодрая сила. Оттого и работается по утрам охотно.

Мать идет впереди, тюкает мотыгой по черным высохшим комьям чернозема. Под мотыгой вспухают серые облачка пыли. Мать изредка разгибает спину и глядит то на часы, то на горизонт, из-за которого вот-вот поднимется солнце.

Солнце выглянуло. Качнулся застоявшийся воздух, и сразу запахло степью. Запахло полынью, хлебами. Легкий ветерок принес медовые запахи, которые всю ночь таились в красных головках татарника.

Мать положила на плечо мотыгу.

— Надо собираться. — И вздохнула. — И дома, кричи, надо остаться, и на сенокос надо. Перестоит трава, никчемушняя будет.

— Я пойду за тебя поработаю, — предложила Натка.

— Справишься ли? — засомневалась мать.

— Я же в прошлом году на граблях работала.

— На граблях у нас, поди, есть кому работать. А вот скирды вершить некому.

— Вершить не умею, — согласилась Натка.

— Ладно, я к бригадиру сбегаю, посоветуюсь.

— Я тоже с тобой поеду, — заявила Шура.

— Мама пустит — поедешь.

Мама вернулась от бригадира.

— Сумеешь кашеварить? — спросила.

— Сумею, — сказала Натка. — Я варила обеды, когда мы классом ездили за Волгу.

— Ну вот и поезжай. «Беларусь» с прицепом идет, от кузницы…

— Шурку можно взять с собой?

— Отчего ж нельзя. Можно. Помогать будет. Дровишек поднести, воды.

Шурка так и подпрыгнула от радости.

— У-р-ра! Я еду на сенокос! — закричала она.

— Не ломай картошку, сенокосница, — сказала бабушка.

Шурка, перепрыгивая через ряды окученной картошки, побежала домой. В хозяйственную сумку сложила маски, ласты, взяла ружье. Там в займище много озер, и можно будет охотиться.

Мать наказывала: