Только звезды нейтральны

Тут началась игра. Кто-то кому-то пасовал, кто-то мазал, футболисты были явно не профессионального толка. Тем не менее среди зрителей поднялся ажиотаж: после удачной комбинации - хлопали в ладоши; когда мяч летел поверх ворот, во все горло кричали: «Мазила…» Головко и Курзенков тоже были увлечены игрой и не заметили, как истекло время и свисток судьи известил об окончании матча. Счет был вничью.

Зрители расходились. Головко не спешил расстаться с Курзенковым.

- Хотите, я вам покажу наше подводное хозяйство? - спросил он.

Они спустились к бухте, пошли вдоль пирса, ведя непринужденный дружеский разговор.

Головко показал сначала «малютки» - коротенькие и узкие, как налим, затем «щуки», даже внешним своим видом - острыми зубами впереди - напоминающие эту хищную рыбу, и, наконец, самые крупные подводные корабли «катюши» - крейсера, совершающие далекие продолжительные походы. Курзенков не раз с воздуха видел эту бухту и корабли, похожие на ткацкие челноки, и впервые ходил вдоль пирсов, с интересом рассматривая подводный флот.

Не успели они все осмотреть, как к командующему подбежал связной и сообщил: «Срочно вызывает Москва».

Головко подозвал командира лодки Константина Каутского - кавалера трех орденов Красного Знамени - и, представив ему Курзенкова, наказал:

- Вам доверяю. Все покажите заслуженному воину, он уезжает в Москву и должен это запомнить…

- Есть, товарищ командующий, моряки и летчики одного поля ягода… - весело проговорил Каутский.

Прощаясь с Курзенковым, сжимая его руку, Головко наказывал:

- Желаю успехов на новом поприще. И еще раз подтверждаю: где бы вы ни служили, вы всегда наш, североморский…

Так они расстались. Головко поспешил в штаб, а Курзенков, попав в дружескую среду, не смог уехать ни в этот день, ни назавтра - он пробыл у подводников несколько суток, часами сидел в кают-компании, слушая рассказы о походах, встречал и провожал корабли, и оттого, вероятно, ему было еще труднее расставаться с Заполярьем.

Многие, очень многие обязаны своей жизнью Дмитрию Алексеевичу Арапову, Настал такой день, когда на операционном столе оказался и сам командующий. Об этом тоже есть упоминание в дневнике хирурга:

«Во второй половине дня, перейдя залив, оперирую командующего флотом вице-адмирала А. Г. Головко».

Да, то был страдный день, по-особому запомнившийся ученому. Головко упрямился, никак не хотел ложиться в госпиталь, все же Дмитрий Алексеевич настоял на своем: «Никаких разговоров, дорогой товарищ командующий. Тут уж я начальство. Прошу не возражать».

Дмитрий Алексеевич взялся за свое привычное дело, ему ассистировал доктор Г. Г. Яуре и, как всегда, понимая без слов, подавала инструмент медсестра Б. С. Уткина.

Операция закончилась успешно. Больной поправлялся, находился у себя дома и досадовал, что в пору боевых действий самое большое, что ему разрешается, согласно деспотическому режиму Арапова, - это встать, подойти к окну. Впрочем, Головко не очень-то устраивали функции постороннего наблюдателя, и, вопреки всему, он проявлял, быть может, излишнюю активность.

Из окна квартиры видно было здание штаба флота, здесь проходила самая людная часть шоссе в центре Полярного. К тому же открывался вид на гавань, а там проносились юркие штабные катера, солидно и важно, с глухим шумом машин проплывали эсминцы, уходившие в море или возвращавшиеся из боевых походов.

На третьем этаже полукруглого «циркульного» дома, стоя у широкого окна, Головко чувствовал себя снова связанным со всем окружающим миром. Заметив кого-либо из сослуживцев, он открывал форточку и приглашал к себе. Первым на глаза попался начальник Дома офицеров подполковник Краснухин, рослый человек с большим, всегда раскрасневшимся лицом, что до смешного соответствовало его фамилии.

- Ну что у вас там в Доме, какие новости? - спросил Арсений Григорьевич, оглядывая своего гостя. - Я слышал, готовите новую программу художественной самодеятельности? Значит, скоро покажете?

- Не знаю, товарищ командующий, - смущенно пожал плечами Краснухин. - Ведь у нас чаще всего бывает так: репетируешь, репетируешь. Подготовишь концерт. Назначишь день. Потом, смотришь, половина артистов на боевом задании.

Головко рассмеялся:

- Значит, у вас, как на заправских концертах, в афишах одно, а на деле другое…

Головко вдруг что-то вспомнил, покачал головой и с досадой проговорил:

- Эх, жаль! Одно дело в Москве я не завершил. В последнюю поездку узнал, что в гостинице выше меня этажом находится писатель Эренбург. Решил нанести ему визит вежливости. Явился. Принял он меня хорошо. Я говорю: «Илья Григорьевич, вы много пишете, и моряки Северного, флота с удовольствием читают ваши статьи. А почему бы вам не побывать в наших краях?! Я уверен, после такой поездки у вас появится много новых впечатлений». Представьте, он заинтересовался моим предложением и говорит: «Хорошо, время выберу и постараюсь к вам заглянуть». Вы себе представляете, как интересно нашим морякам встретиться с Эренбургом?!