Толкование путешествий

Семья Троцкого живо интересовала секретарей и охранников, сменявших друг друга на Принкипо. Они приезжали сюда из разных стран, даже из далекой Америки, движимые верой в дело мировой революции. Помогая Троцкому вести его борьбу на четырех языках, некоторые из добровольцев годами участвовали в жизни этой маленькой коммуны. Они охотно нянчились с Севой и заигрывали с Зиной. Но девушка оказалась конфликтной. Она вмешивалась в дела отца и требовала революционной работы, не справляясь даже с обязанностями машинистки. Конкурируя с мачехой за внимание отца и за лидерство в доме, она умела устраивать бурные сцены. Троцкий с женой не любили демонстрировать своих трудностей, но слухи о необычном поведении Зины были неизбежны. Американские сторонники Троцкого рассказывали даже, что за пожары, которые несколько раз вспыхивали в турецком доме Троцкого, была ответственна больная Зина. Была ли версия о поджогах справедлива или нет, существование таких подозрений тяжело переживалось всеми участниками событий[577].

Обеспокоенный отец вновь отправил Зину лечиться за границу, в Берлин. Там уже был его сын от второго брака Лев Седов. Преодолевая бесчисленные препятствия, Седов выпускал в Берлине Бюллетень оппозиции, главный орган международного троцкизма. В 1938 году он умрет на операционном столе в парижской клинике доктора Симкова. «Он был мне не только сыном, но и лучшим другом», — писал Троцкий[578]

. Он обвинял в убийстве сына сталинских агентов, включая самого Симкова. В заявлении французскому следствию Троцкий рассказал жуткие подробности. Вскоре после гибели сына Троцкого двое сыновей самого Симкова погибли, став жертвой обвала в горах. Пока судьба мальчиков не была выяснена, Симков заявлял в интервью, что они были похищены троцкистами в отместку за Седова. «Эта гипотеза поразила меня в свое время своей чудовищностью», — писал Троцкий[579]. Для Симкова и его окружения гипотеза была в порядке вещей.

Нет сомнений в том, что при жизни Седов был окружен агентами московских спецслужб. Главным из них был Марк Зборовский, близкий приятель Седова, считавшийся убежденным троцкистом. Через несколько лет он сдастся американским властям и раскроет им сеть советских резидентов на Западе. За эту услугу он будет освобожден от ответственности; сообщенная Зборовским информация до сих пор не разглашена. В своей новой карьере он станет антропологом, близким сотрудником Маргарет Мид. Из этого круга выйдет много интересных исследований, среди них печально известная гипотеза о том, что политическая система русских и их национальный характер определяются способом туго пеленать детей[580].

Зина переехала в Берлин в конце сентября или начале октября 1931 года. 5 октября она уже сообщала Седовой о начале лечения в новом санатории. Ее осмотрел врач, специалист по «сердцу, легким и нервам». Он произвел на Зину наилучшее впечатление: «несомненно очень надежен». При этом первом осмотре врач пообещал вылечить ее туберкулез «окончательно», а в нервном состоянии не нашел «ничего особенного». Он также принял во внимание «трудное денежное положение» и обещал «максимально экономить». Зина думала, что лечится от своего туберкулеза; семья считала иначе. Альберт Глотцер, американский последователь Троцкого, который провел немало времени в его турецком доме попытался встретиться с Зинаидой в берлинском санатории. Лев Седов не позволил ему нанести этот визит вежливости. Зина лечится от «тяжелого психологического расстройства», сказал Седов, и посещение ее человеком, который только что провел несколько недель с ее родителями и Севой, только повредит ей. Глотцер был заинтригован, но не смог получить более подробной информации о состоянии Зины.

На деле Зину лечили не пульманологи, а психоаналитики[581]. Только поэтому туберкулезную больную отправили из солнечной Турции в дымный Берлин. Веря в целебную силу психоанализа и пользуясь своими политическими связями, Троцкий сумел устроить дочь к берлинскому психоаналитику, который «бегло говорил по-русски»[582]. Из переписки известно, что посредником в переговорах с берлинским аналитиком была немецкая социалистка и давний друг семьи Троцкого А. И. Пфемферт. Имя самого доктора ничего не говорит историкам психоанализа. Его звали доктор Май; возможно, то был псевдоним. Доктор Май работал в клинике более известного Артура Кронфельда (р. 1886), который совмещал физические средства лечения с психоаналитическими. Кронфельд начинал психиатрическую карьеру в Гейдельберге, оттуда переехал в Берлин и к русским событиям, судя по всему, не имел отношения. Зато доктор Май проводил психоанализ по-русски. Вероятно, он был выходцем из России.