Толкование путешествий

Согласно демократической доктрине, ценность государства точно равна ценности услуг, которые оно предоставляет человеку […]. Эта концепция владела политической мыслью Европы и Америки вплоть до основания тоталитарных государств в России в 1917-м, в Италии в 1922-м и в Германии в 1933-м. […] В тоталитарных странах верят, что государство есть хозяин человека, а не его орудие; […] что государство выше, чем человеческая мораль. Поклонение государству как идолу вызвало не только подавление личной свободы, […] но оправдание полной аморальности международных отношений. […] Тоталитарная Италия и тоталитарная Германия больше не существуют. В Советском Союзе тоталитарная диктатура пока еще процветает[678]

.

Идеи суть инструменты, учит нас американский прагматизм; во время войны идеи становятся оружием. Книга Ханны Арендт была оружием «холодной войны», и ее эффективность должна быть оценена как таковая. Концепция, описывавшая сходства и игнорировавшая различия между германским нацизмом и советским коммунизмом, была востребована тогда, когда стала необходима. Теория тоталитаризма была подхвачена академиками, делавшими реальную политику США, как советник президента по национальной безопасности Збигнев Бжезинский и один из авторов конституции ФРГ, гарвардский профессор Карл Фридрих. После 1968 года концепция считалась устаревшей, критиковать ее в Америке стало хорошим тоном, и в конце концов упоминать само слово «тоталитаризм» в академической аудитории стало неприличным[679]

. Зато в России после 1991 года слово «тоталитаризм» стало употребляться как всеобъясняющий ярлык, негативный синоним советской власти; стали появляться и новые образцы словотворчества, например «тоталитарные секты».

Как мне кажется, академическая критика Арендт до некоторой степени основана на непонимании хорошо забытых определений. Современные историки сходятся в том, что лидерство пользовалось лишь ограниченной поддержкой советского народа, что контроль не был всеобщим и что иногда низы сами требовали репрессий верхов в надежде на вертикальную миграцию. На этом основании делается вывод о том, что тоталитарная теория является наследием «холодной войны» и не соответствует историческим реальностям. Между тем Арендт как раз и утверждала, что тоталитарное общество создается снизу и, в определенных условиях, отвечает глубоким потребностям масс. Именно этим тоталитарный режим отличается от тирании.

Арендт видела нацистский и советский режимы царствами диких мифологических сил, не имеющих ничего общего ни с интересами правительств, ни с благосостоянием масс, ни вообще с инструментальной рациональностью. Когда Гитлер уничтожил население сумасшедших домов, кто-то объяснил это стремлением уменьшить количество едоков в условиях военного времени. Ничего подобного, утверждает Арендт: пользуясь благоприятной ситуацией войны, Гитлер осуществил давний свой план. ГУЛАГ тоже рос вопреки всякой целесообразности, и целину осваивали не для того, чтобы решать продовольственную проблему. Социальная наука подходит к политическим институтам на основе представления об их явной или скрытой функциональности. Арендт утверждает бессмысленность этой идеи в применении к тоталитаризму, но за этим стоит критический аргумент более широкого значения. Массы потеряли религию, и их выключили из политики. Зато они обрели «науку», которая натурализует их несчастное существование, объясняя его социальными механизмами или законами истории. «Язык учености», по словам Арендт, «соответствует потребностям масс», и потому этим языком «так охотно пользовались тоталитарные режимы, а особенно советский». Люди потеряли свое место в культурном мире и в поисках утешения стремятся «к реинтеграции в ряду вечных, господствующих над миром сил»[680]

.

Зло не бывает совершенным