Толкователи

На какое-то время оба погрузились в молчание. Рядом с палаткой не было слышно ни звука; сегодня в большой пещере с вырезанным на стене Древом Сати не заметила ни души. Глубокая тишина царила в «Лоне Силонг». Сати заговорила первой.

– А я выросла в деревне, – сказала она. – У тети и дяди. На самом деле они были моими двоюродными дедом и бабушкой. Дядя Харри был очень худой, очень темнокожий, с жесткими седыми волосами и кустистыми бровями. Брови у него были просто ужасные! В раннем детстве я была уверена, что из его бровей могут вылетать настоящие молнии. А моя тетушка была потрясающей кулинаркой и отличной хозяйкой. А еще она с кем угодно могла договориться и любое дело организовать. Благодаря ей я научилась готовить раньше, чем читать. Зато всему остальному учил меня все-таки дядя Харри. Он был профессором и раньше преподавал в калькуттском университете литературу. Калькутта – очень большой город в той стране, где я родилась. А в деревне у нас был большой дом, пять комнат, битком набитых книгами; книг не было только на кухне. Тетя бы их туда просто не допустила. Зато у меня в комнате они лежали повсюду – стопками вдоль стен, под кроватью, на столе. Когда я впервые увидела здешнюю Библиотеку, то сразу ту свою комнату вспомнила.

– А ваш дядя в деревне тоже преподавал?

– Нет. Он там прятался. И мы тоже. Мои родители, правда, прятались в другом месте. Но тоже, что называется, «залегли на грунт». Дело в том, что тогда произошло нечто вроде революции. Похожей на вашу, только как бы наоборот. Люди, которые… Но я бы лучше сперва послушала вас, чем все это объяснять. Расскажите мне: что с вами случилось потом? Когда вам пришлось покинуть деда и бабушку? Сколько вам тогда было лет?

– Одиннадцать, – сказал он.

Она молча слушала, и он стал рассказывать:

– Мои дед и бабка тоже были людьми очень активными, – теперь он говорил иначе, словно заставляя себя, хотя не запинался и слова не подыскивал, – но совсем не такими, как мои родители. Не такими, какими подобает быть законопослушным производителям-потребителям нашего общества. Они собрали вокруг себя целую шайку реакционеров. Они призывали других хранить верность старым обычаям, отправлять старые обряды, они распространяли антинаучные знания. Но тогда я этого еще не понимал. Они брали меня на собрания, где занимались Толкованием. Я же не знал, что это незаконно. Все умиязу были уже закрыты, но они мне этого не говорили. И в государственную школу они меня отдавать не захотели. Они держали меня дома и учили всяческим суевериям, внедряя в мою юную душу всякие извращенные представления о морали. Наконец мой отец понял, что они меня губят. К этому времени они с матерью разошлись, и отец не видел меня уже два года, однако решил послать за мной. И вот к нам приехал какой-то незнакомый человек. Ночью. Я проснулся и услышал, как моя бабушка говорит что-то очень громко и сердито. Я никогда раньше не слыхал, чтобы она так говорила. Я встал и подошел к двери в гостиную. Дедушка молча сидел в своем кресле. Просто сидел. На меня он не смотрел. А бабушка и тот человек стояли друг напротив друга у обеденного стола. Они сразу на меня посмотрели, а потом этот человек посмотрел на нее, и она сказала: «Пойди оденься, Азияру. Твой отец хочет, чтобы ты поехал с ним повидаться». Я пошел и оделся. Когда я снова вышел в гостиную, то позы их нисколько не переменились: дедушка по-прежнему сидел в кресле и невидящими глазами смотрел в пространство, словно вдруг оглохнув и ослепнув, а бабушка стояла у стола, опершись о него сжатыми в кулаки руками, а напротив нее стоял тот человек. Я заплакал. И сказал: «Не хочу я никуда ехать! Я хочу остаться здесь!» Тогда бабушка подошла, положила руки мне на плечи и ласково подтолкнула меня к тому человеку. И он сказал: «Пошли». И она тоже сказала: «Ступай, Азияру!» И я… пошел с ним.

– Куда же вы направились? – шепотом спросила Сати.

– К моему отцу. В Довза-сити. Там я поступил в школу… – Он долго молчал. – Расскажите мне лучше… о своей деревне. Почему вы скрывались?

– Ладно, уговор дороже денег, – кивнула Сати. – Но только это длинная история.

– Все истории длинные, – прошептал он. Аптекарь Сотью Анг тоже говорил Сати нечто подобное. «Короткие истории – это всего лишь кусочки длинных историй», – вот что сказал он ей как-то раз.

– В том, что касается моей планеты, то труднее всего объяснить присутствие на ней бога, – сказала Сати.

– Я знаю, кто такой бог, – сказал Яра.

Его слова заставили ее улыбнуться. И ей даже стало немного легче на душе.

– Я уверена, что знаете, – сказала она. – Но вам, может быть, трудно будет понять… какое огромное значение бог имеет там. Здесь «бог» – это всего лишь слово, вряд ли что-то большее. В вашем государственном теизме есть, по-моему, даже некое объяснение: бог – это то, что хорошо, то, что правильно. Я верно говорю?

– Бог – это Разум, да, – подтвердил он, хотя и довольно неуверенно.