Толстого нет

Булгаков. Разве же Лев Николаевич этого не доказал своим искусством?

Софья Андреевна. Я думаю, Валентин Федорович, он давно уж не пишет ради искусства, его волнует только известность. Он слишком привык проповедовать, и уж не может без этого жить. Поэтому он и шлет без конца письма во все стороны. Как паук в своем гнезде, который ткет усердно паутину своей будущей славы… Эти письма будут составлять огромные тома.

Булгаков. Вы, Софья Андреевна, когда сердитесь, всегда говорите несправедливо.

Софья Андреевна. Ну хорошо, не буду сердиться. Сегодня такой теплый, светлый и радостный день. Давайте говорить о чем-нибудь хорошем. О поэзии, о музыке.

Булгаков. Я, Софья Андреевна, плохо понимаю в музыке. Дома меня не учили. Вечно денег не было.

Софья Андреевна. Бедный мальчик! Хотите, я буду играть вам?

Входит Лев Львович.

Булгаков. Мне надо работать, Софья Андреевна.

Булгаков поднимается, торопливо собирает со стола письма и бумаги. Уходит.

Лев Львович. Этот секретарь – доносчик Черткова. Будьте с ним осторожны.

Софья Андреевна. Вздор! Он еще мальчик, наивный и чистый.

Лев Львович. Таких-то проще использовать в грязных делах.(После паузы.) Надобно потребовать обратно у Черткова рукописи и дневники. Если не доверяют нам, пускай положат в банк, но у чужих это оставаться не должно. Скоро наследие будет стоить немалых денег.

Софья Андреевна. Я говорила ему, да ничего не хочет слушать… И Саша с ними заодно.

Лев Львович. Это самое плохое. Чертков даже издали имеет на неё огромное влияние.

Софья Андреевна. Я думаю, они как-то обмениваются письмами… Но это всё глупости, я твердо знаю, что формального завещания нет.

Лев Львович.

Написать не долго. Кто угодно, та же Александра, сунет ему гербовой бумаги и черновик, продиктованный Чертковым, а потом где-нибудь на прогулке, при двух свидетелях он поставит подпись…

Софья Андреевна (растерянно). Разве это можно так? Без меня, без нотариуса и официального заверения?

Лев Львович. Можно, я узнавал. И будет юридическая сила.

Софья Андреевна встает и ходит по террасе.

Софья Андреевна. Нет, они не решатся. И он не сделает. Он же не враг своей семьи…

Лев Львович (нервно перебивает ее). Мы не можем просто сидеть. Нужно что-то предпринимать.

Софья Андреевна. Но что же делать?

Лев Львович. Вы должны поговорить с отцом. Вам он должен ответить – вы для него пожертвовали всем. Потребуйте от него формального завещания в свою пользу, и посмотрим, что он скажет.

Софья Андреевна. Не знаю, Лёвочка… Он так раздражен против меня в последнее время. Как бы не стало хуже.

Лев Львович.

(После паузы.) Мама, ответьте мне на один вопрос. Правду ли говорят, что какой-то лейпцигский издатель предлагал вам миллион рублей за права посмертного издания сочинений?

Софья Андреевна (решительно). Как бы ни было, я ничего пока подписывать не намерена. То, что они предлагают сейчас, после вырастет в два раза – так уж обыкновенно бывает.

Входит Катюша.

Софья Андреевна (раздражено). Катюша, разве тебя звали? Что за привычка: кличут – ты нейдешь, а не нужно – вечно на глазах!

Катюша. Мне Александра Львовна сказали…

Софья Андреевна. Разве тебе Александра Львовна жалованье платит, что ты слушаешь её во всем, а мне постоянно противоречишь? Ну, что тебе?

Катюша. Обед, сударыня. Велите подавать-с?

Софья Андреевна.

А который час?

Катюша (чуть не со слезами). Половина седьмого-с.

Софья Андреевна. Боже мой, боже мой… (Льву Львовичу.) Да, ты прав. Знаешь ли, я сейчас пойду к нему и выскажу все! Я скажу ему: «Раздай всё – землю, усадьбу, мои платья и башмаки! Я босая пойду вон отсюда – в лес, в монастырь… Лишь бы найти покой, и не страдать за своих близких, и не слышать эту бесконечную фальшивую проповедь, в которую ты сам ни на грош не веришь!»…

Лев Львович. Бросьте психологию, маман, вы его только раздражите!

Софья Андреевна. Но я хочу ему высказать… (Прислуге.) Катя, что же ты стоишь?! Я, наконец, тебя в деревню отправлю, а прислугу из города выпишу, мне все равно, кому жалованье платить!

Катюша убегает.

Софья Андреевна. Все словно сговорились против меня! Даже прислуга.

Лев Львович. Это проблема моральная. Народ утрачивает духовное здоровье.

Софья Андреевна. Ты так думаешь?

Лев Львович. Патриотизм осмеян, у правительства нет авторитета, министры наживают состояния через казну, честного человека с огнем не сыщешь… Весь строй русской жизни рушится, и чем все кончится – непонятно. Но кончиться страшно, помяните мои слова!