В марте 1867 года юноша по фамилии Мазурин убил ювелира Калмыкова, и это происшествие послужило материалом для сцены убийства Рогожиным Настасьи Филипповны в «Идиоте». Некоторые из знаменитых штрихов в романе Достоевского — клеенка, «ждановская жидкость», муха, жужжащая над телом, — в точности повторяют газетный репортаж. Однако это отнюдь не значит, что неверны выводы Аллена Тейта[91]
относительно их символики. Ибо, повторим, связи между грубой материей реальности и произведением искусства сложны и, любопытным образом, взаимообусловлены. Жужжащую муху на месте убийства в полузабытьи видит Раскольников; пробудившись, он обнаруживает, что большая муха и впрямь бьется об оконное стекло. Другими словами, аутентичные обстоятельства случая с Калмыковым точно легли на картину, созданную воображением Достоевского; как и во сне Раскольникова, муха одновременно жужжала и во «внешней реальности», и в символике романа. Пушкин воздал дань подобной цепи совпадений в «Пророке» (стихотворении, к которому Достоевский нередко обращался), причем Достоевский и сам размышлял о подобных параллелях в поисках связи между эпилепсией и ясновидением. На ум также приходит и муха, которая вилась над князем Андреем в Части третьей Третьего тома «Войны и мира», возвращая своим жужжанием умирающего человека к жизни.В создании «Бесов» роль факта еще более разнопланова. Как мы знаем, структура этого романа отражает неустойчивый компромисс между набросками неоконченного проекта «Житие великого грешника» и драматургической интерпретацией одного преступления по политическим мотивам. Хотя одним из первых импульсов, подтолкнувших Достоевского к написанию «Бесов», считается случившееся в апреле 1866 года покушение Каракозова на жизнь царя, точкой отсчета повествования послужило убийство студента Иванова, совершенное 21 ноября 1869 года по приказу Нечаева, руководителя кружка нигилистов. Достоевского захватило дело Нечаева, и он тщательно анализировал все доступные в Дрездене русские газетные публикации. Его вновь охватило это странное чувство, словно он предвидел преступление, предвосхитил — благодаря интуиции и своей политической философии — неизбежность перехода от нигилизма к убийству. Во многих фрагментах черновиков к «Бесам» персонаж, который в итоге станет Петром Степановичем Верховенским, фигурирует как просто «Нечаев». В письме Каткову от 8 октября 1870 года Достоевский пишет, что он не занимается копированием реального преступления, и что придуманный им персонаж, может статься, и не походит вовсе на этого яркого и жестокого нигилиста. Но заметки и наброски со всей ясностью показывают, что писатель задумывал и развивал свою тему именно в контексте смерти Иванова и широко известной философии Нечаева. Когда работа над романом еще продолжалась, жизнь привнесла в него новый важный мотив: майские пожары в дни Парижской коммуны 1871 года глубоко взволновали Достоевского и напомнили ему 1862 год — великий петербургский пожар. Отсюда — и тема поджога в «Бесах», огонь, уничтожающий часть города и убивающий Лизу.
Нечаевский процесс начался в июле 1871 года, и для финальных глав «Бесов» Достоевский почерпнул важные детали из судебных записей. Даже на завершающих стадиях работы над романом ему удалось включить в повествование внешний и удачно появившийся новый материал. Из черновиков, например, мы видим, что знаменитый вопль Виргинского после убийства Шатова — «Это не то, нет, нет, это совсем не то!» — был подсказан письмом консервативного публициста Т. И. Филиппова[92]
. В этой связи критику «Бесов» можно было бы построить на том, что роман слишком «открыт» влиянию злободневных событий, что придает ему уязвимость. Видение Достоевским целостной картины претерпело раздробление, а некоторые нарративные контуры оказались размыты. С другой же стороны, «Бесы» — тот редкий случай, когда прозрения и страхи пророка предстают прямо перед его глазами как сцена из мелодрамы, ведь в случае с «Бесами» именно это и произошло.Если в «Бесах» слышны мотивы пророчества, то «Братья Карамазовы» выросли из одного воспоминания. Отец Достоевского был убит тремя крепостными при обстоятельствах, которые, по мнению некоторых критиков и психологов, можно сравнить с событиями, описанными в романе. Но в предложенной Достоевским трактовке отцеубийства есть философские и фактологические элементы, лежащие еще ближе под рукой. Ему — как и Тургеневу с Толстым, чья повесть «Два гусара» изначально называлась «Отец и сын» — борьба между поколениями, между либералами 1840-х и их радикально настроенными наследниками представлялась главенствующей русской темой. В этой борьбе отцеубийство выступает символом абсолюта. Кроме того, Достоевский, работая над романом, обращался к сюжету, приведенному им в «Записках из мертвого дома». Один из арестантов, дворянин Ильинский, был ложно осужден за убийство отца в Тобольске. Просидев в заключении около двадцати лет, Ильинский был оправдан, а Тобольск фигурирует в ранних черновиках к роману.