Толстовский дом

Выдвигались разные версии: это были вконец исхулиганившиеся ученики шестых классов, это были пожелавшие исправить оценки ученики выпускных классов, это были грабители. «Нет, не грабители, что можно украсть в кабинете завуча – чернильницу, классный журнал?..» – «Вот именно что классный журнал!.. Говорят, что все не так просто, – ходят слухи, что сожгли школьное знамя, это политическая демонстрация…» – «Глупости, как у нас любят всему придавать политическую окраску, это обычная неосторожность, завуч забыла горящую сигарету в пепельнице… Говорят, Фиру Зельмановну уволили, ее уже нет в школе…» – «Да она уже второй час сидит в кабинете директора, они там заперлись и обсуждают…» Была даже романтическая версия: в кабинете происходило любовное свидание сторожа и поварихи. Версия странная, потому что в каморке сторожа был топчан, а в кабинете завуча только стол и два стула. Отсутствие на уроках Смирновой Алены, Смирновой Ариши, Смирновой Нины никто с пожаром не связал.

Фира сидела в кабинете директора, опустив голову на руки.

…Прежде всех предположений и обсуждений директриса по-деловому, как следователь, спросила Фиру, что пропало из кабинета. Фира улыбнулась – ничего не пропало, все на месте, кроме, конечно, сгоревших на столе бумаг – сведений об успеваемости в старших классах.

– Не волнуйтесь, мы во всем разберемся, мы справимся, – ласково-настойчиво, как старшая младшей, сказала Фира.

За глаза учителя называли старую директрису Лисой – за умение твердо управлять мягкой лапой, рыжие волосы, слишком крупное, похожее на мужское лицо и затянутую в кримпленовый костюм суховатую фигуру – кримпленовых костюмов было несколько, и все лисьих тонов, от песочного повседневного до оранжевого на 7 Ноября и 8 Марта. Из всех учителей… хочется сказать «из всех своих подчиненных», старая, отнюдь не сентиментальная директриса доверяла одной лишь Фире и, можно сказать, ее одну любила. Она до сих пор помнила, какой Фира пришла в школу 18 лет назад – юная и трогательно официальная, в черной юбке и белой блузке с жабо, и, несмотря на униформу «белый верх, черный низ», вылитая цыганочка. На зависть другим учителям директриса довольно быстро возвысила цыганочку до должности завуча и своей неофициальной правой руки и не ошиблась – цыганочка была предана ей безгранично, как жена предана своему мужу.

Директриса собиралась на пенсию и – старая лиса – прощупывала почву в райкоме: возможно ли Фиру оставить вместо себя директором. Казалось совершенно невозможным, чтобы кандидатуру еврейки Фиры Зельмановны Резник утвердили в райкоме, но Лиса точно знала, что существует указание – в городе должны быть показательные директора-евреи, не много, не больше трех на весь Ленинград, – и собиралась на этом сыграть. Директриса любила Фиру, к тому же Фирина веселая властность действовала на нее успокаивающе при любых неприятностях, – а неприятностей в школе всегда немало. Сейчас она смотрела на Фиру и думала: с цыганочкой любая неприятность казалась переносимой, потому что своей нездешней южной красотой она напоминает о том, что есть другая, не школьная, не ленинградская жизнь, есть солнце, спелые персики, синее небо… Цыганочкой придется пожертвовать.

– Сведения об успеваемости не могли быть целью хулиганов, их в любую минуту можно взять из классных журналов, – сказала директриса. – Думаю, что у взломщика была другая цель – сжечь знамя… Вы согласны, что целью взломщика было сжечь знамя?

Фира удивленно пожала плечами. В голосе и во всей повадке Лисы была какая-то странность, какое-то отстранение… Словно они не вместе, словно Фира не ее многолетнее верное плечо, словно Лиса на стороне обвинения, а Фира должна оправдываться.

Почему она должна оправдываться, за что? Лиса показывала Фире обгоревшие куски красного шелка с таким видом, будто Фира несет личную ответственность за то, что от знамени осталась полоска с надписью «Да здравствует Советская молод…» и профилем Ленина, с верхней его частью. Надо признать, лоб Ленина без лица выглядит устрашающе, как-то аполитично, но при чем тут Фира?

– Ну… не буду играть с вами в кошки-мышки. Дело слишком серьезное, – холодно сказала директриса, нагнулась, вытащила из-под стола пакет. – Вот, глядите…

– Это же Левина сумка! – вскричала Фира. – Откуда у вас Левина сумка?

– От верблюда, – неожиданно рявкнула директриса, Фира улыбнулась, и в следующую минуту директриса так на нее посмотрела, что Фира поняла: больше она не улыбнется никогда.

Пожарные передали директрисе улики – взломщик забыл в кабинете сумку, в сумке листок с задачами маткружка Дворца пионеров.

– Пожалуйста, полюбуйтесь. Вот задание. Задача номер один уже решена. Вот – «Числа Фибоначчи…» Это ведь почерк вашего сына?

Фира машинально отметила: все восемь лет, что Лева учится в школе, директриса говорила «Лева», а после того, как Лева Резник занял первое место на городской олимпиаде по математике, «наш Лева» или даже «наш Левушка». А сейчас сказала холодно «ваш сын».