Толстовский дом

Фира потянулась к листку с задачами, но директриса отвела руку, помахала листком и покачала головой с видом «только из моих рук».

– Давайте спросим у вашего сына, с какой целью он оказался вечером в вашем кабинете?

Фира кивнула – давайте, конечно, давайте спросим его.

– Можно было бы спросить, – задумчиво сказала директриса, – но его нет в школе.

…Господи, ну что, что сказать?! Как объяснить, почему Лева оказался в ее кабинете? Она точно знает почему…

Они с Ильей никогда не беспокоились, не слишком ли Лева не от мира сего, не слишком ли весь в математике, в книгах? …Маленьким Лева гулял во дворе, как все дети из Толстовского дома, бегал по всем трем дворам и к вечеру, как все дети, прятался, услышав крик «домо-ой!». Лева никогда не был нелепым гением, не умеющим общаться со сверстниками, не был отличником, которого одноклассники презирают, списывают и презирают. Помимо математического таланта у него есть еще один талант, в чем-то даже противоречащий математической отрешенности, – талант к общению. С первого класса всегда вокруг него были дети, он умел как-то необычно повернуть игру. И до сих пор он привлекает ребят нестандартным подходом, неожиданной придумчивостью.

Вот только одно смущало – Лева чересчур нежный, мягкий. Он всех жалеет, всех любит и всегда уступает. Они с Фаиной смотрели, как он с детьми играет, и говорили – Лева ангел, но как же он будет жить, как ангелу жить с людьми?

Она точно знает, почему Лева оказался вечером в ее кабинете: кто-то его запутал, кому-то он не смог отказать. Лева решил, что она еще в школе, зашел в кабинет, что-то случайно загорелось, он испугался, убежал, – он ребенок. Или кто-то его запутал, попросил вместе пойти и исправить оценки, что-то случайно загорелось, они испугались, убежали…

– Я уверена, что он был не один… – Фира сказала это так осторожно, словно тонкий лед ногой попробовала.

– Вы что, первый год в школе? …Лучше бы он был один, – жестко произнесла директриса. – Один – это хулиганство, а НЕ ОДИН – это уже группа. Группа под предводительством вашего сына сожгла знамя – как вам это? …И хотите посмотреть, что еще – кроме задач – я – нашла – в сумке – вашего сына?

Фира кивнула, нисколько не ожидая подвоха. Что может быть в сумке у пятнадцатилетнего мальчика, не презервативы же в конце концов!

В сумке – сложенные в стопку листы формата А4 с нечетким, напечатанным полуслепым шрифтом текстом. Наверху название – «Зияющие высоты».

Директриса карандашом, словно не желая прикасаться рукой, подвинула к Фире лист формата А4. Фира пробежала глазами по строчкам: «Эта книга составлена из обрывков рукописи, найденных случайно, т. е. без ведома начальства, на недавно открывшейся и вскоре заброшенной мусорной свалке…» так быстро, что не успела вникнуть в смысл, понять, что читает. Но еще до того, как поняла, задрожали руки и упало сердце.

И почему-то – взбредет же такая глупость в голову, когда рушится жизнь, – почему-то вспомнились слова из анекдота, который недавно рассказывал Илья: «“Это провал”, – подумал Штирлиц».

– Вы, конечно, знаете, что самиздат – это подсудное дело, это тюремный срок… Знаете или нет?! – по-военному гаркнула директриса. Директриса посмотрела на Фиру, как будто она дурно пахла, и отодвинулась от нее на другой конец стола, на другой конец мира.

– Я знаю, знаю, – лепетала Фира.

– Но это еще не все…

– Не все? – повторила Фира.

– Вы улыбаетесь?! Чему вы улыбаетесь?! – прошипела директриса, пролистав стопку. – Еще вот, «Практика иудаизма». Это еще что такое?!

Крах. Крах жизни. Не ее, бог с ней, с ее жизнью! Крах Левиной жизни.

Бедный, бедный мальчик…

Она купила Илье и Леве две модные кожаные сумки через плечо, одинаковые. Стояла в очереди в Гостином, два часа стояла в очереди в отдел кожгалантереи на втором этаже Садовой линии, очередь на улице, на галерее…

Лева торопился в маткружок, перепутал сумки. Лева взял в маткружок сумку Ильи, вот такое невинное недоразумение, а заплатит он за это сломанной жизнью.

Илья виноват. Во всем виноват Илья! …Фира сидела с закрытыми глазами и, как присяжные один за другим повторяют «виновен», повторяла про себя сухое короткое слово «виноват». ЗАЧЕМ ПРИНОСИТЬ ДОМОЙ, ГДЕ ЖИВЕТ РЕБЕНОК, ВСЯКИЕ ГАДОСТИ? Среди его дружков-бездельников из НИИ модно читать самиздат, модно интересоваться иудаизмом, но, когда в доме ребенок, нужно вести себя по-человечески, нужно иметь ответственность за ребенка, а не своим амбициям потакать. Илья уже несколько раз приносил домой самиздат, и Фира всегда его ругала. Вот и дочитался – Леве теперь кранты. Откуда-то из глубин подсознания выскочило это слово – прежде это не было Фирино слово, прежде Фира никогда его не употребляла. А сейчас било в голову, как будто ей молотком забивали гвозди, – кранты, кранты, кранты.