Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

Хосе подумал о годах своего молчания: всякие разговоры казались тогда бессмысленными. С тех пор, когда он был замкнутым подростком, узником своего личного ада, произошло много событий. Он влюбился, и это изменило его, придало ему уверенности в себе, он вдруг задумался о будущем. Он начал ценить жизнь. В нем проснулось воображение. Впервые ему очень захотелось учиться. В эти последние недели он начал слушать аудиозаписи частных занятий и открытых лекций отца. Он стал проводить собственные семинары – в ванной, для самого себя. Ему нравилось слышать, как его голос гулко отдается от кафельных стен и уносится далеко в видения будущего. Мальчик, у которого когда-то не было голоса, который ни с кем не разговаривал, наконец учился говорить. Он учился исцелять свое яростное сердце и воодушевлять сердца других.

Хосе понимал теперь, кем он был раньше: паразитом, медленно пожирающим человека, в теле которого жил. Он совершал преступления против самого себя. Он, съежившись, прятался в темноте и верил собственной лжи, но теперь у него появился вкус к истине. Он начинал любить жизнь и самого себя. Верный обещанию, теперь он был со своим отцом.

Отец, со своей стороны, тоже был с ним. В эти дни и недели тревожного ожидания были, кроме забот, и светлые мгновения. Иногда Хосе чувствовал почти радость, как будто сын с папой снова гуляли по сельской ярмарке, катались на американских горках и вместе лакомились сахарной ватой. Он не мог бы объяснить, почему так происходит, да отец и посмеялся бы, начни он что-нибудь объяснять. «Зачем спрашивать „почему“? – сказал бы он. – Просто радуйся!» Как бы то ни было, их воссоединение наполняло его любовью и мало-помалу все более глубоким пониманием жизни. Хосе научился распознавать голос знаний и подвергать сомнению их обман, но все еще иногда поддавался колебаниям и мог отступить во тьму. Пора было отказаться от внутренней борьбы, признать, что она причиняет боль. Пора было снова встретиться с самим собой.

Волны океана с шумом обрушивались на берег, как упрямые дети, требующие, чтобы на них обратили внимание. Рокот морского простора уходил вдаль, туда, где нет времени. Хосе глубоко вздохнул, дал воспоминаниям уйти и открылся всем точкам зрения. Он знал: можно видеть так, как все видит сама жизнь, и быть свободным.

Мастером можно стать только на практике.

21

Эмма обрела равновесие, ей стало лучше. Одного часа в комнате с зеркалами обычно хватало для этого. Ее утомили ликование и душевный подъем, длившиеся столько дней и недель. Ликование – в этом была какая-то тайна! С того дня, когда у Мигеля случился сердечный приступ, и до дня сегодняшнего – а прошло уже несколько недель – она чувствовала только радость. Человек, которого она любит, лежит в коме, вероятность того, что он выживет, очень мала, а она совершенно спокойна. Она скучала по его голосу, по его прикосновениям и при этом не чувствовала, что его нет рядом. Сейчас его присутствие ощущалось больше, чем за все восемь лет, что они знали друг друга. Он смеялся с ней и над ней и шутил над несчастьем. Его слова крутились у нее в голове – он учил, выговаривал, утешал. Когда она ехала в больницу и обратно, он сидел на пассажирском сиденье. Ночами он лежал рядом с ней, он улыбался ей каждое утро, когда она просыпалась. Эта непрекращающаяся радость прогоняла сомнения. Никогда прежде не чувствовала она себя лучше, довольнее, чем сейчас, – и это в такое время, когда все, казалось, пошло прахом. Никогда прежде не была сильнее ее вера, никогда еще она не жила настолько в ладу с жизнью.

Может быть, это и есть свобода? «Ты не обязана быть собой», – говорил он. Сколько раз он произносил эти слова? Они очень просты, и в то же время их так трудно понять. Сейчас у Мигеля не было обязательств быть кем-то для кого-то. Возможно, скоро он освободится и от самой материи. Может быть, скоро он вернется домой.

Думая о своем собственном видении, ставшем без него таким непрочным, она задавала себе вопрос: почему все это происходит, зачем? И почему – почему? – ей так спокойно?

– Зачем спрашивать «почему»? – услышала она родной, милый голос Мигеля.

Его не было в маленькой комнате с зеркалами – но, как всегда, он был с ней.

– Я знала, что ты так скажешь, – ответила она.

– Ты все знаешь.

– Я, как и раньше, хочу знать все, – согласилась она. – Я безнадежна.

– Надеюсь, что ты безнадежна, – улыбнулся он.

Она улыбнулась ему в ответ. Он любил называть надежду злейшим демоном ада. Ведь она манит, обольщает, но обещаний своих не сдерживает. К счастью, сейчас надежда оставила свои штуки. Эмма не надеялась на какой-то конкретный исход, у нее не было ожиданий. В конечном счете дело всегда в том, чтобы сдаться.

– Тебе понравился мой подарок, любимая? – спросил Мигель.

– Твой подарок? Ты про мою радость? Про это глупое состояние?

– Я про наследие Мигеля.

– Наследие, – пробормотала она, нахмурившись. – Наследие – это про умерших.

– Наследие – это про живых. Что остается, когда кто-то перестает существовать? – наступал он. – Что он после себя оставляет?