Том 1

Мы довольно близко видели смертьи, пожалуй, сами могли умереть,мы ходили везде, где можно ходить,и смотрели на все, на что можно смотреть.Мы влезали в окопы,пропахшие креозотоми пролитым в песок сакэ,где только что нашикололи техи кровь не засохла еще на штыке.Мы напрасно искали домашнюю жалость,забытую нами у очага,мы здесь привыкали,что быть убитым —

входит в обязанности врага.Мы сначала взяли это на веру,но вера вошла нам в кровь и плоть;мы так и писали:«Если он не сдается —надо его заколоть!»И, честное слово, нам ничего не снилось,когда, свернувшись в углу,мы дремали в летящей без фар машинеили на твердом полу.У нас была чистая совесть людей,посмотревших в глаза войне.И мы слишком много видели днем,чтобы видеть еще во сне.Мы спали, как дети,

с открытыми ртами,кое-как прикорнув на тычке…Но я хотел рассказать не об этом.Я хотел рассказать о сверчке.Сверчок жил у нас под самою крышеймежду войлоком и холстом.Он был рыжий и толстый,с большими усамии кривым, как сабля, хвостом.Он знал, когда петь и когда молчать,он не спутал бы никогда;он молча ползал в жаркие днии грустно свистел в холода.Мы хотели поближе его разглядеть

и утром вынесли за порог,и он, как шофер, растерялся, увидевсразу столько дорог.Он удивленно двигал усами,как и мы, он не знал, почемубольшой человек из соседней юртыподошел вплотную к нему.Я повторяю:сверчок был толстый,с кривым, как сабля, хвостом,но всего его, маленького,можно былонакрыть дубовым листом.А сапог был большой —сорок третий номер,

с гвоздями на каблуке,и мы не успели еще подумать.как он стоял на сверчке.Мы решили, что было б смешно сердиться,и завели разговор о другом,но человек из соседней юртыбыл молча объявлен нашим врагом.Я, как в жизни, спутал в своем рассказеи важное, и пустяки,но товарищи скажут,что все это правдаот первой и до последней строки.1939

«Слишком трудно писать из такой оглушительной дали…»