Том 1. Детство Тёмы. Гимназисты

— Ах, кстати, покажите мне капеллу вашего прапрадедушки.

— Только пра, — сказала Зина.

Все пошли в капеллу.

В низкой длинной комнате возвышался у противоположной стены помост, стоял тяжелый четырехугольный стол, вместо образов — распятия, — и русские и католические, и в центре других большое, темное, с очень большим выпуклым изображением черепа. В разноцветные окна пробивался свет, бледно играя на всех предметах. На подставке лежала бархатная малиновая шапочка.

— Ничего особенного, — резюмировал свои впечатления Корнев, останавливаясь перед изображением мадонны. Это было изображение прекрасной женщины с золотистыми волосами и глазами почти круглыми, необыкновенно выразительными: что-то было доброе, ласковое, своеобразное в этих глазах, во всем лице и позе.

— Вот Марья Николаевна! — воскликнул Корнев.

— Правда, похожа? — спросила Зина.

— Поразительно.

— Это портрет прабабушки… Она умерла молодой… Прадедушка где-то в Италии заказал этот портрет.

— Замечательная работа!

— Говорят, замечательная.

— А вот и мы все, — обратила внимание Корнева Наташа на другую картину, где был изображен Христос, благословляющий детей. В числе детей были все дети Аглаиды Васильевны. Наташа, маленькая, стояла лицом к зрителю, вбок к Христу, и смотрела в упор своими большими черными глазами.

Корнев чрезвычайно долго всматривался.

— У вас всегда были большие черные глаза, — произнес он.

— Вы очень наблюдательны, — прошлась на его счет Зина.

Над картиной было кругом написано: «Если не будете как дети — не войдете в царство небесное».

— В каком смысле? — спросил Корнев Аглаиду Васильевну.

— В самом прямом.

— Отличительная черта детей, — проговорил Корнев, принимаясь за ногти и косясь на Аглаиду Васильевну, — их прямолинейная логика.

— Чистая, — вставила Аглаида Васильевна.

— Конечно.

К обеду пришел Карташев.

— Ну, что отец Даниил?

— Ничего.

— Вот от него всегда такие сведения, — заметила Зина.

— Ну, пойди сама, — огрызнулся Карташев.

— Конечно, пойду.

— Он сам придет после обеда, — сказал Карташев.

— Постарел? — спросила Аглаида Васильевна.

— Нет, все такой же.

— А я все-таки на вашем месте сделалась бы актером, — заговорила Маня, садясь против Корнева.

— Ну, вот ты так и сделай, — усмехнулась Зина, — кстати, у тебя голос, кажется, будет, — поступай в оперу.

— Если будет, то и поступлю.

— Только если первоклассный, — прибавила Аглаида Васильевна.

— Первоклассным у всех быть не может, — вмешался Корнев.

— В таком случае незачем и поступать.

— А я все-таки поступлю.

— Даже если мама против?

— А если мне хочется?

— Очень грустно в таком случае.

Корнев скорчил Мане гримасу. Маня заглянула ему в лицо, как бы ища ответа.

— Я бы подождала, пока все умрут.

— Ну, тогда делайте, что хотите, только на могилу ко мне не ходить…

— А я приду, — сказала Маня, лукаво и в то же время просительно глядя на мать, так что Аглаида Васильевна ласково усмехнулась.

— Дурочка ты…

— Гм! Гм! — заерзал Корнев.

Маня весело смотрела на него.

— Вот никогда не думала, чтобы вы были такой веселый, — сказала Зина.

— Мне теперь кажется, что я всегда такой.

— Вы всегда вот какой…

Зина исподлобья посмотрела, грызя ногти.

— Нет, это уж Наташа пусть представит, — сказала Аглаида Васильевна, — она замечательно вас копирует.

— Вот как… много чести!.. не знал… Пожалуйста…

— Я не умею.

— Ну… пожалуйста… умоляю… на коленях прошу.

Корнев закончил отчаянной рожей.

— Кар! — передразнил он Маню.

— У вас хороший «подражательный талант», — кивнула ему Наташа.

— Вы похожи, говорите, на вашу маму? — спросила Маня и, подняв головку, лукаво ждала ответа.

— И это в тринадцать лет! — воскликнул Корнев. — О, благодарю тебя, создатель, что к ее времени я уж буду стариком.

— К ее времени вы начнете только жить, — улыбнулась Аглаида Васильевна.

— А теперь, позвольте узнать, что мы делаем?

— А теперь вы только скользите по поверхности жизни.

— Как водяные пауки, — вставила Зина.

— Понимаю, — ответил Корнев и, повернувшись к Мане, сказал: — Во всяком случае, вы замечательно оригинальная… И что-то мне напоминаете… я никак не могу выразить… Вы видали картины Рубенса, Рембрандта… Я одинаково не видал ни одной картины ни того, ни другого, но это все равно… А вот это «кар» я уж окончательно не знаю, чему приписать.

— Вороне же, — напомнила Зина.

— Да ведь оказалось, что ворона так же похожа на Марью Николаевну, как я на мать… Так, если не ошибаюсь? Я скорее бы сравнил вот… есть такой инструмент… я его тоже никогда не видал… Я, кажется, начинаю совсем уж чушь нести…

Степан поднес Корневу блюдо с пирожным.

— Благодарю покорно… Дай бог вам и вашим деткам много лет здравствовать.

Корнев вскочил и раскланялся перед Степаном.

— И вам, сударь, дай бог… милостивую хозяйку, так чтоб, как наши барышни, красавица была, да деток кучу.

— Мой друг, это… это… благодарю… Позвольте мне с вами облобызаться?!

Корнев вытер салфеткою рот и торжественно расцеловался со Степаном.

Степан принял это за чистую монету и, довольный, удовлетворенный, понес блюдо дальше. Лицо Степана было так серьезно и торжественно, что было неловко и смеяться. Все наклонили головы, чтоб спрятать свои улыбки.