В Эфиопии есть квадратное озеро, вода в нем цветом и запахом как красное вино, и кто ее напьется, с тем будет припадок, и он начнет сам себя обвинять в таких грехах, о которых давно позабыл.
Фракийцы отмечают каждый свой счастливый день белым камешком, а несчастный – черным и после смерти человека подсчитывают, был покойник счастлив или нет. «Неразумные! – замечает один писатель. – Разве не бывает так, что счастье одного дня бывает причиною несчастья многих лет, а несчастье – причиною счастья?»
В четвертом отделении александрийского Мусея мы, скорее всего, застали бы вскрытый труп на операционном столе, а над ним – спорящих ученых.
Вскрытый труп – это новость для греческой науки. Вскрывать трупы грекам казалось нечестивым, и о строении человека они судили только по вскрытым животным да по изувеченным телам на войне и по наблюдениям за здоровыми – на гимнастических площадках. Но здесь, на египетской земле, где спокон веку покойников вскрывали и бальзамировали, отказаться от суеверного страха было проще. На вскрытии легче было узнать, как устроены ткани тела, и труднее – как они работают. Понадобилось многое переосмыслить в своих представлениях – отсюда и споры.
Что люди знали о своем живом теле до сих пор? Оно теплое (а мертвое становится холодным). Оно дышит (а мертвое не дышит). Оно принимает в себя пищу, а выделяет по большей части разные жидкости: слюну, слезы, пот, мочу, гной… Если разрезать руку – пойдет кровь; если разрезать живот – потекут еще какие-то жидкости. Главные части тела – голова и сердце; если их проколоть – человек умирает. Как все это объяснить?
Первым напрашивающимся объяснением была теория соков. Мы встречались с ней, когда речь шла о четырех стихиях Эмпедокла. Человек устроен подобно миру – из тех же элементов. Стихии воздуха в теле соответствует кровь, она горячая и влажная, порождается в сердце, сильнее всего – весной. Огонь – это желтая желчь, горячая и сухая, порождается печенью, сильнее всего – летом. Земля – черная желчь, холодная и сухая, порождается селезенкой, особенно – осенью. Вода – это слизь, холодная и влажная, порождается мозгом, особенно – зимой. Все жидкости в теле смешаны из этих соков. Равновесием этих соков заведует наше внутреннее тепло. Если равновесие нарушается – наступает болезнь. Например, от избытка слизи бывают водянка, воспаление легких, понос, головокружение, а от недостатка слизи – падучая болезнь и столбняк. Чтобы болезнь прошла, нужно, чтобы внутреннее тепло «переварило» избыток сока и выделило его в отбросы. Момент этой «переварки» – критический день болезни, после этого наступает выздоровление, смерть или повторный цикл до нового критического дня. (Греки часто болели малярией, при которой бывают именно такие периодические приступы.) Врач должен рассчитать критический день и помочь организму избавиться от избыточных соков – кровопусканием, рвотным, слабительным или промыванием. Больше он ничего не может, он лишь помощник при самоисцеляющей силе природы. Средства его – чистота, покой, свежий воздух, легкая пища (для еды – ячменная каша, для питья – вода с медом или уксусом). Главная забота врача – даже не диагноз, а прогноз: не так важно назвать болезнь, как предсказать ее течение – когда будут облегчения, когда обострения, и смертельные ли. Кстати, такие прогнозы внушат уважение к врачу – даже если больной и умрет.
Такова была медицина, которой учил величайший ученый в истории греческой, да, пожалуй, и мировой медицины – Гиппократ, современник Сократа и Платона, тот, который лечил от мнимого безумия «смеющегося философа» Демокрита. Он – человек эпохи маленьких городов-государств и на больных своих смотрит как на маленькие, но самостоятельные государства: у каждого – свой склад, свой закон здоровья, его нужно разгадать и поддерживать, а вмешиваться и перелаживать его – нехорошо. Любопытно, что даже заразой при болезнях Гиппократ интересовался мало (а заразу знали отлично – одна афинская чума чего стоила!) – настолько привык он, что каждый больной – сам по себе и непохож на других.