Том 1. Новые люди

Вдруг зоркие глаза Лили заметили узенький бот, медленно подвигавшийся от завода вдоль по реке. На ботике стоял белый дощатый гроб.

– Посмотрите, посмотрите, гробы возят! – взволновалась Лили. – Может, болезнь какая-нибудь на заводе! Узнать бы?

– В самом деле, гроб, – согласились студенты.

Лили, увидав около кухни водовоза, принялась кричать.

– Федор, Федор! Сходите, пожалуйста, к реке, узнайте, чей это гроб везут? Едут близко от берега. Пожалуйста, Федор, поскорее.

Водовоз побежал бегом. Видели, как бот остановился и мужик, который греб, что-то долго кричал Федору.

Федор без шапки, запыхавшись, вернулся к господам. Лили и студенты, с крокетными молотками в руках, обступили его.

– А это, барышня, не болезнь какая, – объяснил Федор, – а это вчера на заре подмастерье заводской Филипп утонул. Его в село везут, к батюшке.

– Да не может быть! – закричали все в один голос. – Филиппа знали. Лили даже слышала что-то о его ухаживании за Дуней.

– Je comprends[63]…– протянула она. – Вы знаете, несчастная любовь, – прибавила она, обращаясь к своим. – Но как же это он? Нарочно?

– Нет, зачем! – возразил Федор. – Выпивши они были, он, кузнец с заводу и еще один рабочий. И вздумали на другую сторону ехать. А как Филипп больше всех выпивши был и в нерассудительности мог бот перевернуть, то кузнец и рабочий его по рукам и ногам связали, да на дно и положили. Однако и они тоже не выдержали, стали песни петь, то да се – бот-то и действительно перевернулся. Те отрезвели и выплыли – а Филипп, связанный-то, как ключ ко дну пошел. Утром только нашли.

– Ай, какой ужас! – заметила тетя довольно, впрочем, равнодушным голосом.

Лили почему-то была немного разочарована.

– Вот что значит пьянство, – поучительно проговорила она, не обращаясь ни к кому.

Федор сказал:

– Это точно.

Потом постоял, постоял и пошел в кухню.

– Ну что же, господа? – раздался звонкий голос Лили. – Будем продолжать, надо же кончить партию! Тетя, пожалуйста! Господа, мой черед! Прохожу последние ворота! Я разбойник!

Богиня^*

I

– Я влюблен – не буду скрывать от вас, тем более, что мы только что познакомились. Да, я влюблен.

Пустоплюнди помертвел.

– В нее влюблены? – спросил он почти шепотом.

– В кого «в нее?» Вот чудак! Конечно, в нее. Только я не знаю, о ком, собственно, вы говорите.

Виктор встал со скамейки, где они оба сидели, обдернул свою полотняную блузу, подтянул кушак, молодцевато дрогнул на ногах и посвистал.

После этого он сел опять и стал вертеть палкой в воздухе с ужасающей быстротой.

Пустоплюнди тоскливо и тягостно смотрел на Виктора. У Виктора было белое полное лицо с крупным розоватым носом, очень голубые глазки и ресницы молочного цвета. Волосы, такие же молочные, он стриг под гребенку, розовая кожа нежно просвечивала на голове.

Пустоплюнди и познакомился с этим мальчиком только ради того, чтобы знать правду. Виктор чаще других гулял с «ней», и Пустоплюнди показалось даже, что «она» особенно благоволит к нему. Боже мой! Боже мой! что из этого выйдет! Виктор всего только воспитанник шестого класса реального училища и даже, кажется, остался в шестом классе на второй год.

Одна была надежда – может быть, Виктор равнодушен; но нет, он признался прямо, что влюблен.

Пустоплюнди и Виктор сидели на самой дальней дорожке парка, у пруда, под развесистыми березами. День был жаркий, с тяжелыми тучами. От темной неподвижной воды, заслоненной у берега висящими ветвями, шел запах тины и душной сырости. По ту сторону неширокого пруда солнце блестело ослепительно и жгло без того сожженную траву.

Лето было с грозами и жаркое. Дачники имения купцов Жолтиковых, села Вознесенского, не запомнят такого лета. Виктор, который во младенчестве провел неделю в Тифлисе, уверял, что нынешнее лето совершенно кавказское и для местностей под Москвой – несоответственное.

– Скажите, пожалуйста, вот что, – начал Виктор. – Я до сих пор не знаю, как ваша настоящая фамилия?

– Апостолиди.

– Апосто… Вот странность-то! ведь вас как-то совсем иначе называют. Вы не русский?

– Я грек, я греческого происхождения… Я, впрочем, жил всегда в Москве. А что называют меня иначе, так это всегда, еще с гимназии, все меня Пустоплюнди называли. В университете иногда даже странно, когда по-настоящему назовут. Трудна, должно быть, моя фамилия для усвоения.

– А вы не похожи на грека. У вас нос не греческий. Да… Что, ваш воспитанник поправляется?

– Нет, все еще болен. Ужасно неприятно: я живу здесь, чтобы репетировать его, а он все время болен. И я совсем без дела живу.

– Ну, это не беда. Вы себе развлечение найдите. Я, например, не скучаю.