Том 1. Охота жить

– Я председатель здешний. Она насчет дров обращалась...

– Да, да, да, я в курсе дела. Дрова очень нужны – зима скоро.

«А то я сам не знаю, скоро зима или не скоро», – съехидничал про себя Ефим.

– Можете брать. Но транспорта у меня нету.

– А на чем же мы?

– Это уж я не знаю. В сельсовет обратитесь. Мое дело – дрова.

Из больницы Ефим шел злой. «Шестьдесят кубометров – как псу под хвост. Черт дернул с дровами-то вылететь!.. Неужели нельзя было какое-нибудь другое заделье найти».

Дрова все равно пришлось бы доставить в больницу, но так вот: прийти и самому навялить – это анекдот, так никакой, самый захудалый председателишко не сделает.

«Совсем сдурел».

А сзади болело так, что каждый шаг отдавался аж в затылке.

«Пойду сам сделаю операцию», – решил Ефим.

Соня встретила восклицанием:

– Ну, вон как скоро! А ты боялся...

– Не шуми. Сейчас будем сами резать. Вскипяти воду, положи туда ножик... В общем, я буду подсказывать.

– Да ты чо, Ефим!.. – заговорила было Соня, но Ефим так глянул на нее, что та осеклась на полуслове.

– Хватит! Надоело мне с ним нянчиться. Ребятишки в школе?

– В школе.

– Запирайся на крючок и... устроим полевой лазарет.

– Я не буду, Ефим. Я боюсь.

– Чего боишься?

– Резать боюсь. Ты чо, сдурел?

– Да чо тут бояться-то?!

– Не буду,– уперлась Соня. – Мы же заражение сделаем.

– Прокипятим как следует – никакого заражения не будет. Как в войну резали!.. – прямо в окопах.

– У врача-то не был?

– Не пойду я к врачу. Все. Давай сами. Сейчас за милую душу операцию сварганим.

– Не дури, Ефим. Хошь, я сама схожу в больницу и приведу кого-нибудь – прямо здесь вырежут. И никто не узнает...

– Опять за свое?! – взорвался Ефим. – Говорят дуре такой – не могу, дак нет – свое! Кипяти воду!

Соня тоже была упрямая баба.

– Не дурачься – не дурней тебя. Черт недорезанный... Заражение сделаем, – куда потом одна с ребятишками-то денусь? Только о себе думает! Вон какие люди хворают, да и то к врачам ходют, а он, видите, не может свой зад показать. Кому он нужен к черту!., там глядеть-то не на что...

Ефим как-то непонятно спокойно посмотрел на жену. Сказал:

– Выйди на пять минут за дверь. Мне надо ее обследовать перед зеркалом.

Соня, в свою очередь, подозрительно взглянула на мужа.

– Чего затеял?

– Выйди, я ее смотреть буду! Что, шибко охота глянуть?

– Тьфу! – Соня вышла.

Ефим достал из сундука чистую простынь, расстелил на полу, приспустил штаны... Постоял, подумал... Отошел немножко, разбежался и сел с маху на простынь. И еще проехался маленько...

Соня в сенях услышала глухой, сквозь стиснутые зубы, вскрик мужа, бросилась в избу.

Ефим лежал на боку, держал в руках штаны и тихонько матерился.

– Все, теперь выйдет... Без ножа обойдемся.

КУКУШКИНЫ СЛЁЗКИ

Ехали краем леса.

Телега катилась по пыльной дороге, подскакивала на корневищах; в передке телеги звякала какая-то железка.

Солнце клонилось к закату, а было жарко. Было душно. Пахло смольем, пылью и земляникой.

В телеге двое: мужчина и женщина. Примерно одних лет – под тридцать.

Женщина сидит впереди, у грядушки, правит. Мужчина лежит за ее спиной на охапке зеленой травы, смотрит вверх, в безоблачное небо, курит.

Молчат.

Женщина, склонив голову, постегивает концом вожжей по своему сапогу. Думает о чем-то.

Ехали со станции уже часа два. Поговорили о здешних краях, о том о сем... И замолчали.

Рослый гнедой мерин бежит ровной, неторопкой рысью. Фыркает, звякает удилами... Женщина время от времени поднимает голову, дергает вожжами и говорит лениво:

– Но-о!.. Уснул?

Гнедко косит назад фиолетовым глазом, навостряет ухо, но рыси не прибавляет. Женщина опять склоняет голову и похлестывает по голенищу сапога скрученным концом вожжей. Когда телега наклоняется в ее сторону, она упирается руками сбочь себя и подвигается немного в глубь телеги. При этом белая кофточка плотно облегает ее спину. Мужчина поворачивает голову и подолгу напряженно смотрит на женщину, на красивую шею ее, на маленькие завитушки русых волос около ушей. Потом опять курит и глядит вверх.

С неба льются мелко витые серебристые трели жаворонков. В горячем воздухе висит несмолкаемый сухой стрекот кузнечиков. Вокруг – в лесу, в поле – покой. Покой и горячая истома на всем.

Мужчина сел, бросил окурок на дорогу, закурил новую.

– О чем думаете? – спросил он.

– Так. Ни о чем, – негромко ответила женщина, продолжая постегивать вожжами по сапогу.

Мужчина откинул с высокого красивого лба льняную прядь волос, сел рядом с женщиной. Она посмотрела на него. Глаза у нее серые, ясные.

– А жаркий денек. Я не предполагал, что у вас такая жара бывает. Сибирь все-таки.

– Бывает, – отозвалась женщина и дернула вожжи.

Мужчина глубоко затянулся... Над головой его колыхнулось тонкое синее облачко и растаяло.

– А вы что, специально встречать на вокзал ездите?

– Нет, мы врачиху свою ждали, а она чего-то не приехала, – женщина опять повернулась к попутчику.

Тот поспешно отвел от нее глаза... Потянулся, сказал с чувством:

– А вообще хорошо тут у вас! Благодать!

– Хорошо, – просто согласилась женщина и посмотрела далеко в поле.

– Только скучно, наверно? А? – мужчина улыбнулся.