Том 1. Шестидесятые

— Скажите, пожалуйста, как пройти на Дерибасов-

скую?

— А сами с откудова будете?

— Я из Москвы.

— Да? Ну, и что там слышно?

— Ничего. А что вас интересует?

— Нет, я просто так. Все хорошо. А в чем дело? Я про-

сто так интересуюсь. У вас Москва, у них Воронеж, у нас

Одесса, чтоб мы были все здоровы… Вы работаете?

— Конечно, я работаю, но я попросил бы вас: где Де-

рибасовская?

— Молодой человек, куда вы спешите? По Дериба-

совской гуляют постепенно.

— Вы понимаете, мне нужна Дерибасовская…

— Я понимаю больше того. Гораздо больше того —

я вас туда провожу, невзирая на жестокий ревматизм.

Но меня волнует положение в Родезии. Этот Смитт та-

кой головорез, такое вытворяет, у меня уже было два

приступа…

— Послушайте, если вы не знаете, где Дерибасов-

ская, я спрошу у другого!

— Вы меня обижаете. Вы меня уже обидели. Такой

культурный человек, я вижу у вас значок, у меня такого

значка нет. Я всю жизнь работал. Прямо с горшка на ра-

боту. Ой, нам было очень тяжело, нас было у мамы во-

семь душ детей. Вы сейчас можете себе позволить восемь

душ детей? Не, это моя мама себе позволяла. Она была

совсем без образования, а сейчас мои дети учатся в уни-

верситете, а моя бедная мама, она сейчас с братом и дядей

лежат на кладбище. Почему бы вам туда не съездить?

— Вы понимаете, мне нужна Дерибасовская…

— Я понимаю, но разве так можно относиться к ро-

дителям? Если ваши дети не приедут к вам на могилу,

они тоже будут правы, вы поняли меня? Куда вы пош-

ли? Дерибасовская за углом.

А вот и Москва!

—  Ух, машин сколько! Таксей сколько! Людей

сколько! Прокормить же всех надо! Ничего, всех про-

кормим! Где ж у меня адресок был, ах ты Господи. Ага.

—  Гражданин, будьте так добры, я сам не местный,

я из Котовска, у нас, знаете, на улицах курей больше,

чем машин. Так вы не подскажете, как лучше всего

пройти или проехать на Садовое кольцо?.. А где вы?..

Тю!.. Утек… Чи то гонится за ним кто? От дурной!

— Гражданочка! Будьте, пожалуйста, так добры. Я не

местный. Я из Котовска. Вы не подскажете, как… Куда ж

ты бежишь? Что, я на тебе женюся?! Что ж за народ?

— О! Гражданинчик! Я из Котовска. Будьте так доб-

ры… Ненормальный! Ой-ой-ой!… Чи, може, у них здесь

заработки такие, что боится секунду потерять?!

— О! Пацанчик! Я из Котовска… Чтоб ты подавился

своим мороженым!

— Алле! Москвич! Гражданин в шляпе с портфелем!

Я из Котовска. Дети мои! Не оставляйте старика посе-

редь дороги!

— Дочь моя! Куды ж тебе несеть, может, тебе уже

давно уволили. Остановись, поговорим. Мне нужно на

Садовое кольцо! Скаженная! Беги-беги… добегаешься!

— О, бабка! Бабка, стой, рассыплешься! Фью-ю!..

Ходовая старушенция. Граждане православные! Рупь

дам тому, кто остановится! Помчалися неподкупные!…

Гони, гони! Давай, давай! улю-лю-лю!

Расцвет сатиры

Расцвет сатиры в 60-е, когда сатирику помогали

все. Телевидение своими постановками и прямыми пе-

редачами выгоняло людей из дому. Начальство своей

внешностью и речью их объединяло в едином порыве.

Отмена концертов, запрещение программ, вырезание

из текста обостряло внимание и тренировало сообрази-

тельность. Поиски выхода заставляли присматривать-

ся и прислушиваться к любому искусству. А всеобщее

пение во славу по всем трубам и проводам заставляло

людей хохотать над шутками второго сорта и запоми-

нать отдельные выражения, хвататься за голову от на-

меков. И любить. И обожествлять. И писать письма.

Да. Нелегко творить в такой оранжерейной атмо-

сфере.

Читаю в «Вечерке»

Читаю в «Вечерке», какие официантки грубые.

Я бы пошла в официантки. Была бы самой доброй,

вежливой. Относилась бы ко всем хорошо. Ну, улы-

баться каждому устаешь. Я бы, как устану улыбать-

ся, — все равно хорошо смотрела бы… не уставала бы.

С этим говорю, туда кивну и туда кивну, что, мол, всех

вижу, ко всем подойду… Как же можно уставать — не

мешки таскаешь, — живые люди. То есть уставать, ко-

нечно, можно, но виду не показывать. Все усталые.

Чего ж кричать?

Читаю в газете, продавщицы грубые. Я бы пошла

в продавщицы, была бы самой лучшей. И быстро бы ра-

ботала. Много ведь работы только утром и вечером.

Днем спокойней, значит, к этому времени я бы подго-

товилась. Все бы заранее нарезала, почистила, все бы

приготовила. У меня бы очередь быстро шла, весело.

Можно ведь с каждым пошутить.

Я слышу, что портнихи плохо шьют. Я бы самой

лучшей портнихой была. Разве можно женщине плохо

платье сшить?! Это платье для нее огромное значение

имеет. Вдруг она немножко постарела или пополнела,

а выглядеть должна хорошо. Должна нравиться любая

женщина. Я бы все хорошо шила. Всю душу бы вкла-

дывала.

А вот парикмахерши плохие есть. Напрасно. Пошла

бы я в парикмахерши — самой лучшей была бы. От ме-

ня б женщины красавицами уходили. И торопиться тут

нельзя. Каждую головку надо сделать. Вылепить, укра-

сить и глазки, и ротик — девушка ведь. Эх, если бы…

А я администратором в гостинице работаю. Вот где

работа бешеная. Вот где сумасшедший дом. Так нала-

ешься, такой собакой смотришь. Ну нет мест, ну нет…

Так не понимают. Гражданин, кричишь, отойдите вы от

стола… Чего вы руки кладете — я же здесь работаю…