Том 1. Стихотворения. Переводы

Мандельштам читал это ст-ние Пастернаку, Татлину и др. «у Е. Я. Хазина; Пастернак принял его холодно. Бабочка всегда служит для О. М. примером жизни, не оставляющей никакого следа: ее функция — мгновения жизни, полет и смерть. Об этом см. в «Путешествии в Армению». Поэтому и ее минутная красота — развернутые крылья — напоминают ему не о жизни, а о смерти — они равны савану» (НМ-III, с. 187, 190).

4. «Шестого чувства крохотный придаток...» — ВП-II, с. 26, с разночт. в ст. 1: «крошечный придаток». В СССР — ДП-81, с. 200.

Перекликается со ст-нием «Ламарк». Это и следующее восьмистишие — «о двух противоположных формах жизни (познания) — низшая ступень (но уже обреченная смерти), но знающая нечто иное, обладающая другими средствами познания (реснички, теменной глазок), и познание человеческое: голуботвердый глаз, проникший в закон природы» (НМ-III, с. 192).

5. «Преодолев затверженность природы...» — CC-I, № 279. В СССР — ЛГр-67, с. 80, в статье Г. Маргвелашвили (только ст. 1 — 4, с разночт. в ст. 3: «В ее земной коре господствуют породы»); полностью — Звезда Востока, Ташкент, 1967, № 3, с. 97, с датой «январь 1934». В ст. 7 существовал вариант: «понять природы».

6. «Когда, уничтожив набросок…» — ВП-II, с. 30. В СССР — Пр-66,№ 11,с. 110.

7. «И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме...» — ВП-II,

с. 33 (искаженный текст). В СССР — Москва, 1964, № 8, с. 155. БП, № 172 (Н. И. Харджиев считал это ст-ние шестым в цикле; в его примеч. отмечен авториз. список первоначальной редакции).

Г. Маргвелашвили понимает эти стихи как высказывание о первородстве жизни в ее взаимосвязи с искусством (ЛГр-67, с. 79 — 80). По Н. Я. Мандельштам, это стихи — «о соборности сознания. Губы поэта — орудие его труда. Но то, что он скажет, уже существовало раньше в сознании толпы, которой он верит. Опыт посвящается людям, но они и до воплощения опыта уже обладали им. Отсюда и «бесчисленное множество глаз» в стихотворении. Человечество как целое — это множество глаз, орудий познания» (HM-III, с. 191).

8. «И клена зубчатая лапа...» — CC-I, № 282. В СССР —

ДП-81, с. 200.

Айя-София. — См. коммент. к ст-нию «Айя-София».

9. «Скажи мне, чертежник пустыни...» — ВП-II, с. 29 — вместе с 11 как единое целое. В СССР — ДП-81, с. 200, с разночт. в ст. 2: «сыпучих песков».

«Ветер пустыни — это то, что познает пространство, — открытое, не представляющее никаких препятствий. Пространственные сравнения лежат в основе стихов о сочинительстве, а в стихах о пространстве появляется определение познавательной работы поэта: соотношение опыта и лепета». Ср. в ранних стихах — о Тютчеве и Верлене (НМ-III,

с. 190).

10. «В игольчатых чумных бокалах...» — ВП-II, с. 31. В СССР — ДП-81, с. 201.

11. «И я выхожу из пространства...» — См. коммент. к 9, В СССР — ДП-81, с. 201.

Два последних восьмистишия — суть «стихи о познании с несколько иной точки зрения. Выход из пространства для его познания, в бесконечность, которая может быть постигнута только математически, а не исходя из нашего опыта и лепета. Характер познания «В игольчатых чумных бокалах...» — это словно игра в бирюльки: на крючок наугад вытаскивается одна крошечная закономерность, бесконечно малая величина в сравнении с тем, что познано быть не может с помощью «наважденья причин». Каузальность, познаваемая человеком, найденная им для объяснения явлений, это только наугад вытащенное звено в горе таких же звеньев — бирюлек. Ребенок хранит молчанье — -это он постигает не части, а целое, — в сцеплении бирюлек ему не разобраться. Игольчатые узкие бокалы — содержат ту каплю, которая может быть воспринята. Их игольчатость — показывает малость содержащейся в них влаги; они еще названы чумными, так как пьющего каплю познания все равно ждет смерть (древо познания, вкусив от которого человек стал смертным)» (НМ-III, с. 191). См. также: Левин Ю. И. Лексико-семантический анализ одного стихотворения О. Мандельштама. — Слово в русской советской поэзии. М., 1975, с. 225 — 233.