Голубые глаза и горячая лобная кость —Мировая манила тебя молодящая злость.И за то, что тебе суждена была чудная власть,Положили тебя никогда не судить и не клясть.На тебя надевали тиару — юрода колпак,Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!Как снежок на Москве заводил кавардак гоголек:Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легок...Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец...Конькобежец и первенец, веком гонимый взашейПод морозную пыль образуемых вновь падежей.Часто пишется казнь, а читается правильно — песнь,Может быть, простота — уязвимая смертью болезнь?Прямизна нашей речи не только пугач для детей —Не бумажные дести, а вести спадают людей.Как стрекозы садятся, не чуя воды, в камыши,Налетели на мертвого жирные карандаши.На коленях держали для славных потомков листы,Рисовали, просили прощенья у каждой черты.Меж тобой и страной ледяная рождается связь —Так лежи, молодей и лежи, бесконечно прямясь.Да не спросят тебя молодые, грядущие те.Каково тебе там в пустоте, в чистоте, сироте...10 — 11 января 1934
Меня преследуют две-три случайных фразы,Весь день твержу: печаль моя жирна...О Боже, как жирны и синеглазыСтрекозы смерти, как лазурь черна. Где первородство? где счастливая повадка?Где плавкий ястребок на самом дне очей?Где вежество? где горькая украдка?Где ясный стан? где прямизна речей,Запутанных, как честные зигзагиУ конькобежца в пламень голубой, —Морозный пух в железной крутят тяге,С голуботвердой чокаясь рекой.Ему солей трехъярусных растворы,И мудрецов германских голоса, И русских первенцев блистательные спорыПредставились в полвека, в полчаса.И вдруг открылась музыка в засаде, Уже не хищницей лиясь из-под смычков,Не ради слуха или неги ради,Лиясь для мышц и бьющихся висков, Лиясь для ласковой, только что снятой маски, Для пальцев гипсовых, не держащих пера, Для укрупненных губ, для укрепленной ласки Крупнозернистого покоя и добра. Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось, Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —Сон в оболочке сна, внутри которой снилосьНа полшага продвинуться вперед. А посреди толпы стоялгравировальщик, Готовясь перенесть на истинную медь То, что обугливший бумагу рисовальщик Лишь крохоборствуя успел запечатлеть. Как будто я повис на собственных ресницах, И созревающий и тянущийся весь, — Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицахЕдинственное, что мы знаем днесь...16 января 1934