Том 1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

Пфайль чувствовал, что этот одинокий человек прощается сейчас с какой-то затаенной, и от этого, наверное, еще более страстной надеждой.

   — Как вы думаете, господин доктор, — обратился он к Сефарди, когда тот закончил свой рассказ, — куда может завести тот странный путь, которым пытается идти духовная община Сваммердама и сапожник Клинкербок? Боюсь, в безбрежный океан галлюцинаций и...

   — ...и связанных с ними надежд, которым никогда не суждено исполниться, — подхватил Сефарди и печально пожал плечами. — Это старая песня об изнывающих от жажды пилигримах, которые без всяких ориентиров ищут в безводной пустыне Землю обетованную и, вперив лихорадочно горящий взор в обманчивую fata morgana, бредут навстречу мучительной смерти. А кончается эта песня все тем же отчаянным криком: «Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?»[176]

— Относительно рядовых членов общины, быть может, вы и правы, — решительно вмешалась в разговор Ева ван Дрюйзен, — но только не насчет Сваммердама! Это человек необыкновенный, поверьте мне, его нельзя причислять к тем несчастным, кто прилепился к сапожнику, безоглядно уверовав в его пророческий дар. Вспомните, что рассказывал нам барон Пфайль! Ведь своего зеленого скарабея он все ж таки нашел! Господа, я убеждена, ему дано обрести большее — то, к чему он так упорно стремится...

Сефарди хмуро усмехнулся:

   — От всего сердца пожелал бы ему того же, но, увы, это тупиковый путь: в лучшем случае, если только неутолимая жажда не сведет его в могилу раньше, он в конце концов лишь придет к неизбежному: «Господи, в руки Твои предаю дух мой...»[177] Вы и представить себе не можете, фрейлейн Ева, как много довелось мне размышлять о потусторонних предметах — всю свою жизнь я мучился, надрывая сердце мое и иссушая мозг мой, в поисках ответа на вопрос: неужто, в самом деле, нельзя сбежать из земного застенка?.. Ведь должен же быть какой-то тайный ход, ведущий на свободу!.. Но нет, господа, выхода не существует! Ни тайного, ни явного! И человеческая жизнь имеет лишь одну цель — ожидание смерти...

   — В таком случае, — не выдержал, вступая в разговор Хаубериссер, — самым разумным было бы, предавшись пороку, бездумно прожигать жизнь в ресторанах и игорных домах.

   — Несомненно. Однако не все на это способны.

   — И что же им делать? — спросил Пфайль.

   — Любить ближнего своего и свято чтить заповеди, как о том сказано в Библии.

   — И это говорите вы?! — изумленно воскликнул барон. — Человек, досконально изучивший все культы, все религии, все философские системы от Лаоцзы до Ницше! Кто же он — автор этих «заповедей»? Какой-нибудь легендарный пророк или так называемый чудотворец? А вы уверены, что это не какой-нибудь одержимый? Кстати, не кажется ли вам, что и сапожник Клинкербок по прошествии пяти тысяч лет имеет реальный шанс предстать пред благодарные очи потомков с таким же нимбом святости над головой, — если, конечно, к тому времени его имя еще будет кто-то помнить?

   — Конечно, если к тому времени его имя еще будет кто-то помнить, — эхом откликнулся Сефарди.

   — Итак, вы принимаете Бога, «иже еси на небесех» и оттуда, со своего предвечного престола, управляет родом человеческим? Можете вы все это привести хоть в какое-то соответствие с логикой?

   — Нет, не могу. Да и не хочу. Я еврей, не забывайте об этом, господа. Еврей не только по вере, но и по крови — и как таковой буду всегда возвращаться к исконному Богу моих предков. Это у меня в крови, а кровь сильнее логики. Конечно, разум говорит мне, что вера завела меня в тупик, но и вера говорит мне, что разум завел меня в тупик...

   — А что бы вы стали делать, если б с вами произошло то же самое, что с сапожником Клинкербоком, — явилось бы какое-нибудь ангелоподобное существо и принялось навязывать вам свои «заповеди»? — допытывалась Ева.

   — Попытался бы усомниться в его посланнической миссии. И если бы это удалось, не следовал его заповедям.

   — А если бы не удалось?

   — Тогда деваться некуда — пришлось бы подчиниться.

   — Я бы и тогда не подчинился, — буркнул Пфайль.

   — Потусторонним существам нет смысла являться человеку с таким скептическим складом ума, как у вас, барон, выгоднее оставаться невидимыми, вот тогда-то вы беспрекословно последуете «заповедям» любого «ангела», даже того, который «вдохновил» Клинкербока, еще бы, ведь у вас не будет никаких сомнений в том, что вы действуете сами, по собственному почину!

   — Вы же, наоборот, — не остался в долгу Пфайль, — убедите себя, что это сам Господь Бог обращается к вам устами фантома с зеленым ликом, хотя в действительности и «посланец» и «послание» — не более чем плод вашего воображения.