Том 1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

О таинственных дневниковых записях речь уже не заходила, и все же Хаубериссер чувствовал, что старый энтомолог посещает его главным образом из-за этих бумаг.

Однажды утром Сваммердам не сдержался.

— Вы еще не догадываетесь, — спросил он как бы невзначай, стараясь не смотреть на Фортуната, — почему рой незваных мыслей так упорно преследует вас, словно всерьез намереваясь свести с ума?.. Будь это разъяренные пчелы, вынужденные защищать свое гнездо, вы бы не сидели сложа руки, а постарались себя обезопасить!.. Почему же вы позволяете летучему рою судьбы безнаказанно жалить себя?

Больше он не сказал ни слова — кивнул на прощанье и быстро ушел...

Оставшись один, Хаубериссер смущенно хмыкнул и задумался. Потом взял лист бумаги и крупными четкими буквами написал, что он в отъезде и со сведениями, касающимися фрейлейн ван Дрюйзен следует отныне обращаться в полицию; вызвал экономку и велел ей приклеить это объявление на входную дверь.

Однако желанный покой он все же не обрел: по десять раз на час ловил себя на том, что его так и подмывает спуститься вниз и сорвать висящий на двери листок.

Не зная, чем себя занять, доставал свернутые в свиток бумаги, перелистывал, цеплялся глазами за какую-нибудь строчку, старался вчитаться, но уже через несколько слов мысли его соскальзывали в сторону и разбредались в поисках Евы, если же он пытался вновь согнать их в тесный загон лежащей перед ним страницы, они принимались вкрадчиво нашептывать, что глупо копаться в какой-то плесневелой писанине, посвященной исследованию отвлеченных, чисто теоретических вопросов сейчас, когда каждая минута взывает к действию.

Фортунат уже хотел было снова запереть бумаги в письменный стол, как вдруг настолько явственно почувствовал себя обманутым какой-то неведомой силой, что на мгновение замер и задумался. Впрочем, он не столько думал, сколько слушал свой внутренний голос...

«Что же это за таинственная и страшная сила? — вопрошал он себя. — С виду такая невинная, она, пытаясь скрыть свою инородность, прикидывается моим собственным Я и вопреки моей воле заставляет меня делать прямо противоположное тому, что я только что намеревался сделать: хочу читать — и не могу...»

Хаубериссер раздраженно открыл рукопись — при малейшей помехе, которая возникала всякий раз, когда он пытался вникнуть в содержание, тут же давали о себе знать предательские мысли: «Да брось ты это, все равно начало не найдешь! Зряшный труд...» Они навязчиво лезли в голову, но он выставил охрану перед дверями своей воли и не допускал их внутрь. Старая привычка к самосозерцанию мало-помалу вступала в свои права.

«О, если бы найти начало!» — вновь притворно простонал лживый лицемерный голосок, когда он рассеянно просматривал бумаги, однако на сей раз слово взяла рукопись и сама ответила на лукавую жалобу.

«Начало, — прочел он посреди одной из густо исписанных страниц и изумился странной игре случая, заставившего его взгляд успасть именно на это место, — вот поистине то, чего недостает роду человеческому.

И не потому, что его столь уж трудно сыскать, наипервейшее препятие в деле сем — мнимая необходимость искания.

Жизнь милостива до человеков; всякий миг она одаряет нас каким-нибудь новым началом. Изо дня в день довлеет нами вопрос: кто я есмь?.. Однако ответа мы не ищем, потому-то и начала не обретаем.

Когда бы человек хоть раз со всей серьезностью задал себе сей вопрос, тогда бы он узрел зарю нового дня, знаменующую собой неминуемую смерть тех алчных, ненасытных мыслей, кои, самозвано проникнув в тронную залу, пируют теперь безнаказанно за праздничным столом бессмертной его души.

На протяжении тысячелетий эти назойливые приживалы с прилежанием инфузорий воздвигали коралловый риф — оный мы гордо именуем "наше тело", однако сие воистину их творение, их инкубатор, их гнездо; если же ты вознамерился пробиться в открытое море, тебе допрежь всего надлежит прободать

в рифе хотя бы малую брешь, а уж потом сие покрытое слизью известковое отложение разрешить в духе, коим оно изначально является... Впоследствии я тебя научу, как из коралловых обломков возвести новую обитель...»

Хаубериссер отложил бумаги и задумался. Это внезапное «ты» прозвучало для него словно откровение свыше и сразу сняло все вопросы о происхождении этих записей — какая разница, были ли они черновым наброском романа или копией какого-то письма, которое неведомый автор написал такому же неведомому корреспонденту? — Фортунат уже не мог отделаться от фантастической мысли, что послание было адресовано ему, и никому другому, и именно так собирался относиться к дальнейшему тексту.

Странно, но только сейчас ему бросилось в глаза, что наставления анонимного Мастера казались сошедшими с уст Пфайля, Сефарди или Сваммердама... Теперь Фортунат понял, что все трое были причастны духу, веявшему со страниц этого загадочного свитка, видимо, течение времени, дабы сотворить из него, такого маленького, беспомощного, усталого от жизни господина Хаубериссера, истинного Человека, превратило их в своих глашатаев...