Том 1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

— Слушайте мине ушами, господин дохтур, то навроде перехода до царствия изобилия и полноты, — продолжал Айдоттер после долгого молчания, в течение которого он чему-то блаженно улыбался с отсутствующим видом, — нет, это не уход в себя, так мне только раньше мерещилось... А что с мине было взять раньше? Да ниче. Шиш. Таки ведь, каких бы мыслей ни думал человек, покуда свечи в нем не переставленные, — то ж такая дрянь, какую и вообразить не можно. А то еще, хлейбн, имеют надежду на пришествие Элийоху, думают, он придет до них, и только после, когда он приходит и видно его глазами, становятся понятными, что это не он шел до них, а они шли до него. Все-то у них наоборот: думают об том, чтоб взять, а сами заместо того отдают; думают, чтоб стоять и ждать, а сами идут и ищут... Ясно дело, человек в пути странствует, а Бог на месте остается... Ну пришел Элийоху в наш дом — признала его моя Берурья? Шиш. Она и не начинала до него ходить, таки он тоже не брал себе в мысли приходить до нее, вот с того-то она и стала думать, будто это какой-то захожий еврей, по имени Хадир Грюн...

Сефарди внимательно вгляделся в сияющие детские глаза.

   — Сейчас я очень хорошо понимаю, что вы имеете в виду, господин Айдоттер, хотя и не могу сопереживать сердцем, и... и благодарю вас... Мне бы очень хотелось, что-нибудь для

вас сделать. Ну, на свободу-то я вас вызволю, это я вам твердо обещаю; думаю, не составит особого труда убедить судебного психиатра в том, что ваше признание не имеет никакого отношения к убийству... Правда, — добавил он больше для себя, — пока я даже не представляю, каким образом изложить доступно для де Брувера этот чертовски сложный случай...

   — Можно мне просить вас, господин дохтур, чтоб вы сделали маленького одолжения для

старого больного еврея? — прервал его Айдоттер.

   — Разумеется. Пожалуйста.

   — Таки не говорите ни об чем этому... там, за дверью... Хай себе думает, то старый Айдоттер убивал Клинкербока; ведь я сам имел таких же ж мыслей. Зачем, чтоб я был виноватый,

когда с моих слов сыщется настоящий убивец? Теперь я знаю за него... Возьмите мои слова и спрячьте их подальше: это черный...

   — Негр?! Откуда вы знаете? — изумленно воскликнул Сефарди, на миг в нем даже шевельнулось смутное подозрение.

   — Слушайте сюда, — сказал старик и принялся старательно объяснять: — Таки вот, Элийоху и Лазарь Айдоттер — то, конечно, две большие разницы, но когда старому Айдоттеру снится снов наяву, тех разниц нету... Хлейбн, а с чего им быть — вы взвешиваете мои слова, господин дохтур? — когда я, Лазарь Айдоттер, вхожу в Элийоху и зараз теряю из памяти, кто я и что я, знаю только за то, что я - это Элийоху, а Элийоху — это я... А потом вдруг опять оказываюсь на полпути к жизни и начинаю приходить в мою лавку, а пока я иду медленными ногами и мине нету у себя, где-то что-то имеет случаться, и тогда в мыслях моих становится так, будто то был я, который все это делал... Прибьет, к примеру, кто-то свое дитя, таки мине уже волнуют этих слез, и я беру в мысли, будто то я его прибил и нужный теперь ходить до него и утешать; или если кто — хай ему пусто будет! — песу свою без корма оставит, а у мине уж сердце кровью обливается — то я голодную животную оставил и начинаю собирать костей... Есть с чего посмеяться, господин дохтур, бывает, такая путаница становится, — гори она огнем! — что уж думать не знаешь, где кончается Айдоттер и где начинается остальное. И чтоб найти все концы и начала, треба снова войти в Элийоху и быстрыми ногами обратно — приходишь к себе и знаешь за все, что имел хотение знать. Ясно дело, мне, что начало, что конец, — без разницы, все одно: суета сует, и зачем ни от чего ходить, когда на полпути от Элийоху у мине в глазах темно, как у слепого? Только жалко мне стало с вас, господин дохтур, — и как, думаю, может ученого человека волновать этих разностей? — и пока вы изволили волноваться и задумываться, я таки вошел в Элийоху и видел глазами, что тот, который убивал моего знакомца Клинкербока, был черный, будто сажей мазанный...

   — Но как, как, черт возьми, вы могли видеть,

что это негр?!

   — Таки вот, я был в духе и снова вскарабкался по цепи в каморку сапожника, только теперь мои глаза были направлены на тело, одетое на мине, — тогда, в прошлый раз, я глядел все больше на Клинкербока, на золото и другие интересные вещи — и стало им видно, что кожа моя черная, как сажа, ноги босые, на мне какое-то синее холщовое рубище, навроде тех, что носят матросы, и красный ремень на шее... Потом, когда я повернул

свои глаза в обратную сторону и начал смотреть себе вовнутрь, то стал знать, что я дикарь.

— Об этом надо немедленно известить эксперта де Брувера! — воскликнул Сефарди и вскочил с табуретки.

Но Аидоттер крепко схватил его за рукав.