Том 10. Письма

Я живу в Царском Селе в доме Китаевой на большой дороге. Грех тебе будет ко мне не заехать. Все наши петербургские знакомки тебе кланяются и ждут тебя. Здешние залы очень замечательны. Свобода толков меня изумила. Дибича критикуют явно и очень строго. Тому неделю Эриванский был еще в Петергофе. Ты читал известие о последнем сражении 14 мая. Не знаю, почему не упомянуты в нем некоторые подробности, которые знаю из частных писем и, кажется, от верных людей: Кржнецкий находился в этом сражении. Офицеры наши видели, как он прискакал на своей белой лошади, пересел на другую бурую и стал командовать — видели, как он, раненный в плечо, уронил палаш и сам свалился с лошади, как вся его свита кинулась к нему и посадила опять его на лошадь. Тогда он запел «Еще Польска не сгинела», и свита его начала вторить, но в ту самую минуту другая пуля убила в толпе польского майора, и песни прервались. Всё это хорошо в поэтическом отношении. Но всё-таки их надобно задушить, и наша медленность мучительна. Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря; мы не можем судить ее по впечатлениям европейским, каков бы ни был, впрочем, наш образ мыслей. Но для Европы нужны общие предметы внимания и пристрастия, нужны и для народов и для правительств. Конечно, выгода почти всех правительств держаться в сем случае правила non-intervention [290] т. е. избегать в чужом пиру похмелья; но народы так и рвутся, так и лают. Того и гляди, навяжется на нас Европа. Счастие еще, что мы прошлого году не вмешались в последнюю французскую передрягу! А то был бы долг платежом красен. От политики перехожу к литературе, т. е. к Булгарину. Знаешь ли, за что его выслали из Петербурга? Говорят, будто бы при появлении эпиграммы «Фиглярин, вот поляк примерный» он так огорчился, что прямо адресовался к государю со слезной жалобою на меня, сделайте-де, ваше величество, такую божескую милость, уймите Пушкина, который всё меня обиждает своими стишками. Государю было не до стишков; Булгарин же не в первый раз надоедал ему своими жалобами и доносами. Он и велел его выслать, как человека беспокойного. Но каковы бесстыдство и дерзость Булгарина? Не доволен он тем, что плутовством выманил он высочайший рескрипт Петру Ивановичу Выжигину и что он продает свои сальные пасквили из-под порфиры императорской. Карл X сидит себе смирно в Эдинбурге, а Фаддей Булгарин требует вспомогательной силы от русского императора! Господи боже мой, до чего мы дожили! Однако ж вот тебе и добрая весть: Жуковский точно написал 12 прелестных баллад и много других прелестей. Прощай, кланяйся княгине.

1 июня.

Сердечно кланяюсь И. И. Дмитриеву. Что его здоровье?

411. Е. М. ХИТРОВО

9 (?) июня 1831 г.

В Петербурге.

Je suis bien fâché de ne pouvoir passer la soirée chez vous. Une chose bien triste, c’est à dire un devoir m’oblige d’aller bailler je ne sais où. Voici, Madame, les livres que vous avez eu la bonté de me prêter. On conçoit fort bien votre admiration pour la Notre Dame. Il y a bien de la grâce dan toute cette imagination. Mais, mais… je n’ose dire tout ce que j’en pense. En tout cas la chute du prêtre est belle de tout point, c’est à en donner des vertiges. Rouge et noir est un bon roman, malgré quelques fausses déclamations et quelques observations de mauvais goût.

Mardi. ^{107}

412. П. В. НАЩОКИНУ

9 (?) июня 1831 г.

Из Петербурга в Москву.

Вот тебе одна тысяча, другая досталась мне золотом. Извини меня перед Горчаковым; он получит всё прежде срока или в срок — но не позже. Если увидишь Вяземского, то спроси, как ему переслать его 1000? или нет ли у него здесь долгов, или не хранить ли ее до его приезда. Прости, любезный, будь здоров и не хандри.

413. П. В. НАЩОКИНУ

11 июня 1831 г.

Из Царского Села в Москву.

Послал я к тебе, любезный Павел Воинович, и доверенность, и деньги; получил весь мой московский обоз, а от тебя ни слова не имею, да и никто из Москвы ко мне не пишет, ни ко мне, ни к жене. Уж не теряются ли письма? Пожалуйста, не ленись. С Павловым не играй, с Рахмановым кончи поскорее, Ольгу Андреевну сосватай, да приезжай к нам без хлопот. Мы здесь живем тихо и весело, будто в глуши деревенской; насилу до нас и вести доходят, да и те не радостные. О смерти Дибича горевать, кажется, нечего. Он уронил Россию во мнении Европы и медленностию успехов в Турции и неудачами против польских мятежников. Здесь говорят о взятии и сожжении Вильны и о том, что Храповицкого будто бы повесили. Ужасно, но надеюсь — неправда. Холера, говорят, всё не унимается. Правда ли, что в Твери карантины? Экой год! Прощай, душа моя. Жена тебя очень любит и очень тебе кланяется.

А. П.

11 июня, Сарское Село.

414. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ

11 июня 1831 г.

Из Царского Села в Москву.