Том 11. Тунеядцы Нового моста

Оливье был тут в кругу высшей знати королевства и главных вождей реформатской партии. Большую часть их он знал, с остальными его познакомил герцог Делафорс; все любезно обошлись с ним.

Жаку Номпару де Комону, герцогу Делафорсу и маркизу де Кастельно, родившемуся в 1559 году, было в то время немного за пятьдесят.

Это был высокий, еще бодрый старик с аристократической физиономией и манерами, человек высокого ума и больших военных дарований. Еще подростком чудом спасшийся во время Варфоломеевской резни благодаря тому, что притворился мертвым, он пристал к партии короля Наваррского и был одним из самых преданных его товарищей; и король Наваррский оценил его по заслугам. Беспокойный, деятельный, а главное, искренне ненавидевший католиков, герцог, несмотря на свои лета, душой и телом посвятил себя протестантской партии и сделался одним из самых влиятельных ее вожаков.

Бассомпьер, которому было едва сорок лет, не имел никакой серьезной неприязни к двору, так как три года перед этим был произведен в генерал-фельдцейхмейстеры[5]; но это был ветреный, опрометчивый человек, и присоединился он к протестантской партии, сам не зная, почему; может быть, потому, что все его старинные друзья принадлежали к ней; кроме того, ему, как он выражался, ненавистна была эта клика Каденетов, Брантов и Морна, этих нищих, которые пришли в Париж без сапог, лгали, уверяя, что они потомки Альберти Флорентийских, и за короткий срок составили себе при французском дворе состояние очень подозрительного свойства. Короче, Бассомпьер, не решаясь сознаться самому себе, завидовал герцогу Люиню, который пользовался при Людовике XIII такими же привилегиями, какими он обладал при покойном Генрихе IV, если еще не большими.

Между тем разговор, прерванный приходом графа, возобновился с прежним жаром: спорили, высказывали каждый свое мнение и старались доказать его.

Пробило полночь.

В огромной зале разом все смолкло; все обернулись к герцогу Делафорсу, видимо ожидая, что он скажет.

Выйдя в середину и сделав общий поклон, старик начал так:

— Единоверцы и друзья! Теперь уже слишком поздно ждать нашего благородного вождя и друга, герцога де Рогана. Вероятно, ему не удалось проехать в город, или, вернее, благоразумие не допустило его показаться в Париже сегодня вечером. Во всяком случае, мы, наверное, вскоре получим от него какое-нибудь известие; по-моему, однако, его невольное отсутствие, так много значащее для высоких интересов, которые мы обязаны охранять, не должно останавливать нас от обсуждения мер, необходимых для укрепления религии и государства в критических обстоятельствах, в которых мы очутились поневоле.

Все отвечали единодушным согласием.

— Руководите спорами, герцог, — воскликнул Бассомпьер, — вы одни способны уладить дело.

— Господа, это и ваше мнение? — спросил герцог.

— Да, да, говорите, герцог Делафорс! — отвечал за всех один из присутствующих. — Вы осторожны и ловки; в отсутствие герцога де Рогана вы одни можете хорошо повести дело.

— Тем более, — прибавил другой, — что принц Конде, который мог бы, кроме вас, иметь право на первенство между нами, уже три года сидит в Бастилии.

— Мы надеемся, что через несколько дней он будет освобожден, — сказал герцог.

— Тем хуже! — заметил барон де Круасси. — Монсеньор де Конде известен пером, а не шпагой. Нам в настоящее время нужен не такой человек.

Все рассмеялись.

— Настоящее положение дел действительно очень серьезно, господа, — продолжал герцог Делафорс. — Наши враги сильно восстанавливают против нас короля; ходят слухи о кое-каких указах, готовящихся втихомолку. Королева-мать охладевает к нашим интересам и готова оставить нас.

— Говорят, готовится вторая Варфоломеевская ночь, — поспешно вставил де Круасси.

— Ну, вы слишком уж далеко заходите! — воскликнул Бассомпьер. — Это смахивает на клевету.

— Тише, Бассомпьер, — мягко остановил его герцог Делафорс, — барон де Круасси правду говорит; у меня есть в руках доказательства этого гнусного заговора. К счастью, теперь не тысяча пятьсот семьдесят второй год, Екатерины Медичи нет больше на свете.

— Да, — с видимой неприязнью произнес граф д'Орваль, очень уважаемый всеми протестантами и особо близкий друг герцога де Рогана, — да, но Мария Медичи царствует, а она тоже флорентийка.

Эти слова, сказанные мрачным тоном, произвели впечатление на всех.

— Да, — подтвердил Малозон, — несмотря на смерть Кончини, итальянская политика все еще существует.

— Что делать? — прошептали некоторые.

— Как знать! Может быть, герцог де Роган тайно арестован по приказанию двора? — предположил граф де Леран.

— Не посмеют! — горячо возразил герцог Делафорс.

— Люинь все смеет, — изрек граф д'Орваль.

В эту минуту вошел секретарь герцога Паризо и, подойдя прямо к нему, тихо обмолвился с ним несколькими словами. Паризо был его дальний родственник и вполне ему предан.

— Господа, — объявил Делафорс, обращаясь к гостям, с любопытством ждавшим, когда кончится этот секретный разговор. — Паризо принес нам известие от герцога де Рогана.

— Он приехал? — громко спросил граф д'Орваль.