Том 11. Тунеядцы Нового моста

Он разговорился с Мишелем просто для того, чтобы позабавиться его чудачествами, но ни за что на свете не стал бы расспрашивать слугу о том, что делала его жена. Только графине принадлежало право объяснить ему, основательны ли его подозрения. Если она виновата, он разойдется с ней без огласки и упреков.

— А если она невиновна? — мелькнуло у него вслед за тем, и сжатые губы слабо улыбнулись. — Жанна меня любит, я в этом уверен; она так же нежно любит и свое дитя — мое дитя. Я с ума схожу. Это все моя проклятая ревность. Что за вздор! Брошу все эти глупые мысли… Надо скорей идти к мадмуазель де Сент-Ирем, ока меня ждет… А ведь хороша, слишком хороша мадмуазель де Сент-Ирем! — прибавил он через минуту, улыбнулся, пожал плечами, заглянул на себя в зеркало, закрутил кончики темных усов и ушел, звеня шпорами.

Граф немножко побаивался мадмуазель Дианы. Отчего? И сам не знал.

Строго воспитанный отцом, никогда не выпускавшим его из виду, он совершенно незнаком был с безнравственной жизнью молодежи своего круга и возраста. Жену свою он глубоко любил, и эта любовь заменяла ему все. Поэтому многого он не знал. Это была большая редкость в то время, когда на женитьбу смотрели почти только как на неизбежное зло для поправления расстроенного состояния. Друзья часто смеялись над его пуританством, но он не обращал на это внимания и не понимал их намеков на блестящую красоту Дианы, составлявшую, — прибавляли они с улыбкой, — счастливый контраст с красотой графини.

Тем не менее он не без некоторого внутреннего содрогания шел к мадмуазель де Сент-Ирем.

Комнаты девушки были во флигеле, прямо против комнат графа, и соединялись с ними длинным, темным коридором, пробитом в стене и упиравшемся в альков спальни Дианы. Они были убраны очень пышно и с большим вкусом.

Камеристка доложила о графе, и он вошел вслед за ней в душистый, маленький будуар, где царствовал нежный, искусно устроенный полусвет.

Диана полулежала на груде подушек, в самом кокетливом, соблазнительном неглиже, правая рука, белая, тонкая, небрежно свесилась с кушетки, левая держала полуоткрытую книгу, которую Диана, наверное, не читала.

При имени графа она быстро приподнялась, знаком велела камеристке выйти, слегка повернула к нему голову, и, взглянув на него из-под длинных бархатных ресниц, улыбнулась.

Оливье молча поклонился. Они помолчали с минуту, исподтишка посматривая друг на друга.

Но в некоторых случаях женщина бывает в десять раз сильнее и решительнее самого храброго мужчины. Девушка доказала это, первая начав разговор.

— Только несколько минут тому назад я узнала, что вы вернулись, граф; благодарю вас за то, что вам угодно было самому прийти ко мне, а не ждать меня к себе.

— Мадмуазель, — отвечал он, поклонившись, — вы женщина, любимая подруга моей жены и наша гостья, я обязан был сам прийти к вам. Вам угодно было видеть меня и сказать мне что-то?

Девушка исподлобья взглянула на него и лукаво улыбнулась.

— Прежде всего, граф, прошу вас сесть. Я не в состоянии буду говорить с вами, — прибавила она, видя, что Оливье колеблется. — Если вы будете стоять передо мной, вы, пожалуй, от меня убежите. Наш разговор может быть длиннее, нежели вы предполагаете.

Она придвинула стул к своим подушкам и указала на него графу. Он сел с видимой неохотой. Хитрая девушка заметила это и опять исподтишка улыбнулась.

— Ну, вот так мне больше нравится, — сказала она. — Поговорим теперь, мне многое нужно сказать вам.

— Мне, мадмуазель?

— Да, вам, что же вы так удивляетесь? Во-первых, я должна успокоить вас. Жанна два дня тому назад уехала.

— Я знаю, мадмуазель.

— А!.. Но вы не знаете, что за ней приезжал нарочный от господина де Барбантана, ее деда, он при смерти.

— Этого я действительно не знал.

— Его, кажется, ранил кабан на охоте. Господин де Барбантан ведь страстный охотник. В настоящую минуту он, вероятно, умирает, если уже не умер. Вот письмо из замка Вири.

Она подала графу письмо, которое тот тихонько отстранил, и руки их при этом встретились — случайно или нет, неизвестно. Это подействовало, как электрический удар, рука графа осталась в руке девушки. Он пристально поглядел на нее, они помолчали с минуту. Граф хотел высвободить руку, девушка тихонько придержала ее.

— Зачем же бежать от меня? — томно произнесла она. — Разве вы не догадались, что я вас люблю, Оливье?

Диана, казалось, говорила разбитым от волнения голосом. Граф вздрогнул.

— О, молчите, молчите, Диана! — вскричал он. — Не говорите так, ради Бога!

— Отчего же? Разве истинная, преданная любовь такая обыкновенная вещь, что на нее не стоит обращать внимания, когда встречаешь ее в жизни?

— Диана!

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Люблю!

Она наклонилась к графу, волосы ее распустились, глаза блестели, грудь высоко вздымалась, горячие пунцовые губы протянулись к нему, точно прося долгого, страстного поцелуя. Граф, как очарованный, склонился к ней, они поцеловались.

— Ах, ты любишь меня, Оливье! — воскликнула Диана с непередаваемым выражением, обняв его обеими руками за шею. — Ты мой, мой наконец!