Том 11. Зга

Про это я сказал консьержке, переводя слово в слово – консьержка с газетами, прищурилась, проверяя: хвост на месте, но денежки действительно нет!

– Не может быть, наши дети этого не сделают, это с улицы.

– Нет, нет, ребятишки отняли мою денежку. Про денежку повторял я, и когда вышел на почту.

В нашем тупике на тротуаре играли соседние дети – на одном колесике бегали: два мальчика. Я давно заметил: не дружно они на меня смотрят, а теперь ясно видел – на их лицах злорадство.

Чужим шел я по улице.

С Mozart повернул на Poussin, где почта. Плыли тучи – теплый ветер гнал тучи – и все-таки: осень. Вспомнил я рябину ——

«Да, это очень плохо, когда дети так смотрят!»

И с почты я не прямо домой (не хотелось встречаться!), а обходом.

Есть улица у нас – Docteur Blanche – я хожу на эту улицу, как тайком: пустынно, по весне в садах птицы поют, летом тихо. И есть там тополь, как на станции Круты.

Я ему и сказал про денежку – «денежку у меня отняли!»

И слышу:

шелестит – слушает – слышит.

В тот же вечер я подвесил к хвосту обыкновенное су – пять сантимов с дырочкой. И весь следующий день это су висело, а к вечеру, когда принесли вечернюю почту, и эта денежка исчезла – опять один хвост!

И сколько я ни вешал – все пропадает.

Подвесил сушеный цветок – цветок оборвали.

———

Молча и упорно, изо дня в день, всякое утро я подвешиваю цветы, потом попробовал нацепить колючий орех, потом морскую пупырчатую траву – все зря. И уж, я что теперь: чтобы и хвост не исчез, я его крепко прикнопил – и тут и тут и там.

Я никак не мог понять: кому и какая от этого радость, ну, взяли денежку, ну, раз, другой – цветок, а ведь это каждый день ——! И вот понял: если отнять «неразменное» и все отнимется – цветы и травы.

Что ж висит хвост – но какой это хвост? настоящий хвост это то, что болтается, а тут – кнопка на кнопке.

Петух и кукушка

Почему ночью у нас такая тишина? Беспокойно в доме? Я это вдруг заметил. Не помню, чтобы раньше было. И что такое могло случиться? Ночи теплые – самое лето. (А теплота и затаенное беспокойство – это такое несовместимое!) Конечно, все разъехались: кто на океан, кто в горы, кто так – в деревню; дом опустел – и жалюзы на окнах. Но мое окно открыто на всю ночь – и такая отчаянная тишина!

Утром принесли посылку из Мадрида. Открываю ящик и глазам не верю. Часы! Часы с кукушкой, с испанской кукушкой.

Я выбрал на стене место – повесил часы, пустил маятник и дождался:

вместе с боем выскочила из домика кукушка и закуковала.

И что странно: испанская! – а ведь кукует, ну совсем как наша, как где-нибудь под Звенигородом, в пасмурный теплый день.

И когда наступила ночь, я сел заниматься – и просидел до рассвета, ничего не заметил, никакого беспокойства, никакого отчаяния; я заметил, что когда вот-вот как будто наступало ——

но тут кукушка выскочит из домика, закукует, и все рассеется.

К вечеру пришла консьержка, квитанцию принесла: платить за квартиру. Ну, заплатил. Пересчитала она деньги. (Я убежден, она думает, что у меня деньги в банке!) Получила свое (а иначе как же?) и хотела было уходить, но тут подошел час кукушке: кукушка расспахнула дверцы ——

И вот крепко, держа в руке деньги, на кукушкин голос консьержка как очнулась, и деньги – (эти – да «кровь бедных»! – эти ночи, и это – чего стоит добиться заработанных денег! и заботы, от которых тут сжимает? – ) эти деньги размягчили.

– А у нас какое несчастье!

———

– Нашего петуха зарезали.

– Так петуха нет больше?

И я вспомнил о петухе, и как с год уж по петуху ночами я замечал часы: прокричит «первый» петух – еще могу посидеть, а после третьего – пора спать.

– И как нехорошо все вышло! Что бы предупредить, нет! Один жилец в нашем доме, это он – ничего не говоря, пожаловался в полицию на петуха: «по ночам петух ему спать не дает!» И вот пришли и, ничего не говоря, петуха зарезали.

– Так вот оно отчего!

Я все понял: вот отчего по ночам беспокойная тишина – как будто чего-то нет, чего-то ждешь! – петуха зарезали!

——— да, я его уж несколько ночей не слышу.

– И запретили держать.

– Ваша кукушка! А я думаю себе: где это кукушка – на весь дом кукует! С ней ничего нельзя, не пожалуешься! Это хорошо, что в доме кукушка.

По-разному кукует кукушка:

то горько – или петуха жалко? или уверенно – ведь, она теперь за петуха!

И мне петуха жалко –

И все живое и животных

«—— вчера прочитал в газетах: в Брюсселе в прихожей Судебной палаты какой-то подал письмо на имя „Monsieur le Ministre“, просит, чтобы немедленно был проведен закон: „запретить мучить животных!“ Подал, сел в кресло и застрелился. Значит еще есть на свете хорошие люди!»

———

«—— нет, вы что ни говорите, добрых куда больше, чем злых! Доброта – это такое, без чего жить невозможно, и мы не замечаем; а злое – это очень больно, а боль помнится долго; и вот остается: злых больше!»