Том 12. Из 'Автобиографии'. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма

Жизнь для меня теперь совсем не шутка. Почти все время я чувствую себя латанным, затравленным. Это происходит главным образом потому, что уж очень много дел и забот, да еще нет отбою от незнакомых доброжелателей, засыпающих меня любезными письмами, — а и вынужден отвечать самым невежливым молчанием, иначе пришлось бы уйму времени тратить на переписку. И еще многое отнимает у меня время и разрушает мои планы. Словом, из-за всего этого я не могу написать книгу, сидя дома. А это лишает меня заработка. Вот почему я, кажется, сбегу со своими чадами и домочадцами куда-нибудь в Европу, в тихий уголок, где можно будет спокойно дописать хоть одну из полдюжины книг, которые у меня начаты и лежат без движения. Пожалуйста, никому пока об этом не говорите.

Мы думаем отплыть 11 апреля. Я-то съезжу в Фредонию повидаться с вами, но боюсь, что Ливи такое путешествие не под силу. Словом, там видно будет. Надеюсь, что она сможет поехать.

Пришел мистер Твичел, надо кончать. Мы все здоровы и шлем вам всем привет.

Любящий вас

Сэм.

18

ОРИОНУ КЛЕМЕНСУ

Хартфорд, 23 марта 1878 г.

Дорогой брат,

каждый человек должен изучить свое ремесло, с налету его не возьмешь. Богу угодно, чтобы это была долгая н тяжкая наука. Когда ты еще только ученик — в любой области, в кузнечном ли деле, в медицине, в литературе, — этого не скроешь. Неопытность сразу чувствуется.

Но, по счастью, есть спрос и на ученическую работу, иначе «Простаков за границей» не раскупали бы. И по счастью, на иные ученические книги спрос еще больше, чем на путевые заметки, принадлежащие перу самых лучших мастеров. Это твое произведение еще совсем сырое, но, смело могу сказать, менее сырое, чем я ожидал, и написано куда лучше, чем я считал тебя способным написать; это слишком сырая вещь, чтобы предлагать ее какому-нибудь крупному периодическому изданию, поэтому я поговорю о пей в редакции «Нью-Йорк уикли». Напечатать это там, значит поставить на книге крест. И почему какой-нибудь добрый гений в свое время не послал меня в «Нью-Йорк уикли» с моими ученическими очерками?

Тебе вообще не следовало бы печатать эту книгу, и вот почему: она не пародия, а просто подражание Жюлю Верну. Но я думаю, это можно считать доказательством, что Жюля Верна и нельзя пародировать.

В попутных замечаниях к рукописи я советовал тебе сильно изменить первое посещение ада и совсем выкинуть второе. Никто не станет печатать такие вещи — да их и не следует печатать. Ты недостаточно искушен в литературе, чтобы браться за тему, требующую большого опыта. Хочу пояснить тебе, какие испытания ждут человека на этом пути.

Девять лет тому назад я задумал свое «Путешествие в рай». Я обсудил план со своими литературными друзьями, на которых мог положиться, что они не станут болтать.

Снова и снова я обдумывал эту книгу. Примерно через год я ее написал. Она не удалась. Пять лет назад я написал ее заново, по измененному плану. Эта рукопись лежит сейчас передо мной. Она гораздо лучше первого варианта, а все ж это еще не то, что нужно, — в прошлом и позапрошлом году я часто обсуждал ее с Гоуэлсом, и он настойчиво уговаривает меня переделать ее еще раз.

И вот я думал о ней, думал каждую свободную минуту и наконец как будто напал на верный план! Учти, я ничего не менял в первоначальном замысле, вся загвоздка была именно в плане. Когда Гоуэлс был здесь в последний раз, я ему все подробно рассказал, не упоминая о готовой рукописи, и он сказал: «Вот теперь вы взяли быка за рога. Но не вздумайте приспосабливать это для журнала. Не тратьте порох зря. Напечатайте вещь отдельной книжкой, издайте ее сначала в Англии, попросите декана Стэнли одобрить ее, это несколько обезоружит церковную печать, а потом переиздайте в Америке». Сомневаюсь, чтобы я сумел добиться поддержки Стэнли, но попробую последовать остальным советам. Все это секрет, и ты смотри не выдай меня.

И еще учти — все эти годы я пытался придумать, как бы мне изобразить и ад тоже, — и всякий раз отказывался от этой мысли.

Ад у меня, очевидно, не займет и пяти страниц рукописи, — я ограничусь скорее всего только глухими намеками, да и то мимоходом, а может быть, в конце концов даже и не упомяну о нем.

И имей в виду: по-моему, ты и сам увидишь, что не можешь описать ад так, чтобы это можно было напечатать. Ни Гоуэлс, ни я не верим ни в ад, ни в божественную сущность Христа, но все же особа Христа священна, и никому не следует говорить о нем легкомысленно, непочтительно, — словом, иначе как с благоговением.