Том 12. Из 'Автобиографии'. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма

Когда читаешь эти слова, вспоминая о разоблачениях Джорджа Кеннена и задумываясь над их смыслом, понимаешь, что только в аду можно найти подобие правительству вашего царя, а на земле ему подобия нет, то с особым вниманием и надеждой обращаешься к вашему изложению целей тех партий, которые борются за свободу, — и испытываешь глубокое разочарование. Создается впечатление, что ни одна из них не желает окончательно лишиться современного ада, — всех их вполне удовлетворит некоторое понижение температуры.

Теперь я понимаю, почему все люди испытывают к гремучей змее столь глубокую и непоколебимую вражду: потому лишь, что гремучая змея не обладает даром речи. Монархия этим даром обладает, и до сих пор ей удается убеждать людей в том, что она чем-то отличается от гремучей змеи, что она чем-то полезна, и это «что-то» заслуживает сохранения и вообще, при надлежащей «модификации», оказывается хорошим, благородным, замечательным, и поэтому должно защищать ее от дубинки того, кто первым застигнет ее врасплох, когда она выползет из поры. Чрезвычайно странное заблуждение, никак не вяжущееся с широко распространенным предрассудком, что человек — существо разумное. Когда дом охвачен пламенем, мы вполне разумно считаем, что обязанность того, кто первым явится на место пожара, - любой ценой его погасить, залив для этого дом водой, взорвав его динамитом или прибегнув к любому другому средству, которое помешало бы огню распространиться по всему городу. А ведь русский царь и есть охваченный пламенем дом посреди города с восемьюдесятью миллионами жителей. Но вместо того чтобы стереть его с лица земли вместе со всем его гнездом и системой, партии, борющиеся за свободу, стремятся только слегка его остудить, сохранив в прежнем виде.

Это кажется мне нелогичным, чтобы не сказать — идиотским. Предположим, что этот каменносердый, кровожадный маньяк всея Руси бесчинствовал бы в вашем доме, преследуя беспомощных женщин и детей — ваших родных детей, вашу жену, мать, сестер. Как бы вы поступили, если бы у вас в руках было ружье? А ведь он действительно бесчинствует в вашем отчем доме — России. И, сжимая в руках ружье, вы бездействуете, изыскивая способы «модифицировать» его.

Неужели эти партии освобождения полагают, что им удастся выполнить задачу, за разрешение которой на протяжении истории брались миллионы раз — и всегда тщетно? Что им удастся «модифицировать» деспотизм, избегнув при этом кровопролития? Судя по всему, они считают, что удастся. Мое привилегированное положение, позволяющее мне спокойно и безбоязненно писать эти кровожадные строки, было мне обеспечено реками крови, пролитой на многих нолях сражении во многих странах, но среди всех моих прав и привилегий нет ни одного, даже самого жалкого, которое было бы добыто петициями, просьбами, агитацией за реформы пли какими-либо другими сходными методами. Если мы вспомним, что даже конституционные английские монархи соглашались расстаться с украденными у народа правами, только когда такое согласие вырывалось у них с помощью кровавого насилия, то логично ли надеяться, что в России удастся добиться чего-либо с помощью более мягких приемов?