Том 12. Из 'Автобиографии'. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма

А вы обратили внимание на слухи, что португальский трон непрочен, что португальские рабы выходят из повиновения? А также, что главный рабовладелец Европы, Александр III, настолько уменьшил свой ежемесячный заказ на цепи, что его сталелитейные заводы работают только половину обычного времени? И что английская знать недавно обрела новое зловоние — и вынуждена вывозить его в Индию и на европейский континент, потому что на родине для него уже не осталось места? События развиваются. Довольно скоро можно ожидать наплыва эмигрантов. Конечно, готовиться к этому мы не будем — таков уж наш обычай. А в итоге лет через пять в нашей полиции будут служить только бывшие короли да герцоги. Они же будут наниматься в извозчики и белить заборы и создадут переизбыток неквалифицированной рабочей силы, и тогда, когда будет уже поздно, мы пожалеем, что не приняли самых простых мер предосторожности и не утопили их всех в Касл-Гарден.

42

ЭНДРЬЮ ЛЭНГУ

(1889)

Они высказываются устно, но не в печати. Голова незамедлительно сообщает вам, пригодна эта пища или нет; все ее слышат и решают, что говорил весь человек. Ошибочное заключение. Известно только мнение его вкуса и обоняния — чувств, конечно, важных, но не составляющих всего человека и не являющихся жизненной основой его организма.

Маленьким детям позволительно подписывать свои рисунки: «Это корова... это лошадь...» и так далее. Эти надписи охраняют ребенка. Они спасают его от огорчений и обид, потому что уже никто, взглянув на такие рисунки, не станет разбирать недостатки его коров и лошадей, называя их верстаками и кенгуру. Человек, красящий забор, выполняет полезную работу, так же как и человек, расписывающий стены и потолки в доме богача дорогими фресками; и у всех нас хватает рассудка оценивать их труд соответственно задаче каждого из них. Было бы только справедливо разрешить писателям, во избежание недоразумений, помечать свои книги следующим образом: «это написано для головы», «это написано для живота, рук и ног». А критикам следовало бы признать, что их долг чести — отбросить старую привычку судить все книги по одной мерке и в дальнейшем придерживаться более справедливых критериев.

Критики неизменно считают, что книга, не отвечающая требованиям образованного класса, обязательно плоха. Попробуем приложить этот закон ко всем случаям жизни. Ведь если он правомерен в отношении романов, повестей, партии н прочего, он должен быть правомерен и по отношению ко всему тому, что создает культуру и делает культуру возможной. Он безоговорочно отвергает все учебники правописания, ибо учебник правописания людям образованным ни к чему; он отвергает все школьные учебники и все школы — от букваря до греческой грамматики, от приготовительного класса до университета; он отвергает все ступени искусства — от самых дешевых глиняных статуэток до Венеры Медицейской, от олеографии до «Преображения»; он требует, чтобы Уитком Райли перестал сочинять стихи, пока не научится писать, как Шекспир; он запрещает всякую любительскую музыку, не допуская ничего ниже «классиков».

Это утверждение фантастично? Вовсе нет. Это простая констатация факта, и больше ничего. Фантастичен и нелеп самый факт. А к какому результату он приводит? Вот к какому — и весьма любопытному: критики уже успели внушить всему миру, что картина Рафаэля гораздо нужнее цивилизации, чем олеография; величавая опера—чем волынка или деревенское общество любителей пения; Гомер — чем непритязательные стихи популярного поэта, которые это поколение знает наизусть, а следующее прочно забывает; античные авторы — чем далеко разносящийся трубный глас Киплинга; Джонатан Эдвардс — чем Армия Спасения; Венера Медицейская — чем уличный продавец гипсовых статуэток. Короче говоря, критики провозглашают, что величественная, внушающая благоговейный трепет комета, которая раз в столетие сверкнет голодным блеском в бесконечных далях пространства, интересуя и просвещая кучку высокообразованных acтрономов, гораздо ценнее для земли, чем солнце, чьи лучи ежедневно согревают и подбодряют все живущие на ней народы и. заставляют хлеба колоситься.