Том 12. Масорка. Росас

Но когда девушка опустила глаза к стакану, который держал в своей руке гость, она вся внутренне содрогнулась и рука, державшая бутылку, так задрожала, что, наливая, она часть вина разлила на стол: рукав и рука Китиньо были в крови.

Росас это заметил — луч радости осветил на мгновение обыкновенно мрачное и хмурое лицо диктатора, носившее на себе отпечаток какой-то таинственной, зловещей неподвижности.

Донья Мануэла, побледнев, как мертвец, невольно откинулась назад и опустила испуганный и встревоженный взгляд.

— За здравие вашего превосходительства и доньи Мануэли! — сказал командир, встав из-за стола и низко раскланиваясь, и разом осушил стакан. А мулат тем временем старался дать понять разными жестами, движениями и гримасами, чтобы Мануэла взглянула на руки командира.

— Ну, что вы сделали? — спросил Росас с наигранным равнодушием, не отводя глаз от скатерти и как бы изучая ее рисунок.

— Согласно приказанию вашего превосходительства, я явился сюда, после того как исполнил то, что ваше превосходительство изволили приказать.

— Что я изволил приказать?

— Хм, — откашлялся Китиньо, — ваше превосходительство изволили поручить мне…

— Ах да, помню, я поручил вам делать объезд по Бахо. Кордова сообщал Викторике о каких-то людях, которые намеревались в эту ночь отправился в действующую армию дикого унитария Лаваля; как же, как же, помню теперь, что я предписывал вам немного приглядеть за этими людьми, так как Викторика, вы знаете, прекраснейший федералист, но вместе с тем он немного простоват и часто засыпает в самый важный момент.

— Хм, черт возьми! — пробормотал себе под нос командир.

— Так что же, вы отправились на набережную?..

— Да, я отправился туда, предварительно сговорившись с Кордовой относительно того, что нам следовало делать.

— Вы их нашли?

— Да они были вместе с Кордовой, и по его сигналу я их атаковал.

— Вы захватили их, конечно, в плен и доставили сюда!

— Как, доставили сюда? Разве ваше превосходительство не помните, что изволили мне приказать?

— Хм, черт возьми! — прокашлял опять Китиньо.

— Уж так они мне надоели, что я просто не знаю, что с ними делать! До настоящего времени я относился к ним, как отец к блудным сынам своим: только арестовывал их, пробовал действовать на них увещаниями. Но они неисправимы. Я считаю, что федералисты должны были бы принять это дело лично на себя, так как в том случае, если Лаваль одержит верх, беда обрушится прежде всего на них.

— Caray![17]

Трудно ожидать, чтобы он мог восторжествовать.

— Право, мне оказали бы громадную услугу, если бы у меня отняли власть, и если я не отказываюсь от нее, то только потому, что все вы заставляете меня оставаться у кормила и держать его в своих руках.

— Ваше превосходительство — отец всей федерации.

— Как я вам говорю, вы все должны мне помогать. Делайте что хотите с этими дикими унитариями, которые не страшатся тюрьмы, но только знайте, что если они восторжествуют, то расстреляют вас.

— Они не могут восторжествовать.

— Я говорю вам все это, с тем чтобы вы передали мои слова и остальным моим друзьям. Скажите, их было много сегодня?

— Их было пятеро.

— Что же, отбили вы им охоту возобновить свою попытку?

— Их на тележке отвезли в полицейское управление. Кордова уверил меня, что таково было распоряжение начальника.

— Мне очень жаль, что так случилось, вот до чего эти люди себя доводят! В сущности, вы правы, потому что, повторяю вам еще раз, если им удастся взять верх, то они расстреляют вас.

— Ну уж во всяком случае не эти, — злорадно засмеялся Китиньо.

— Как, разве вы их так серьезно ранили?

— По горлу, да, довольно серьезно.

— Вы не видали, были ли при них какие-нибудь бумаги? — поспешно спросил Росас, будучи уже не в силах сохранять долее эту личину лицемерия, и в чертах его теперь с удивительной яркостью отразилась злобная радость удовлетворенной мести.

— Ни при одном из четырех не найдено было решительно никаких документов.

— Из четырех? Но вы только что говорили, что их было пятеро!

— Да, сеньор, но так как один успел бежать…

— Как бежать! — воскликнул Росас, вдруг выпрямляясь на своем стуле и метнув гневный взгляд в сторону своего приспешника.

Тот, как бы пораженный этим зловещим приковывающим взглядом, опустил глаза, весь дрожа от страха перед этой дьявольской, непреклонной волей.

— Да, он бежал этот последний, ваше превосходительство, — пробормотал нетвердым голосом Китиньо.

— Кто? Кто же он такой, этот?

— Я не знаю, кто он был.

— Так кто же это знает?

— Кордова должен знать.

— Где же Кордова?!

— Я его не видал после того, как он нам подал условленный сигнал.

— Но как он мог бежать, этот унитарий?

— Я не знаю… но расскажу вашему превосходительству… что, когда мы атаковали их, один бросился бежать по направлению к городу… несколько солдат кинулись за ним… они спешились, чтобы схватить его, но, говорят, он имел при себе шпагу, которой и уложил троих солдат… а затем, говорят, что к нему подоспели на помощь… это случилось там… по близости от дома английского консула.

— У дома консула?

— Да, там по близости.

— Ну хорошо, — а затем?