Том 14

Во-первых, фактическая поправка: «Revue» тогда еще не прекратило своего существования, и три месяца спустя вышел в свет новый, двойной, выпуск журнала; ни одного подписчика из Рейнской провинции мы также не потеряли, это может засвидетельствовать мой старый друг И. Вейдемейер, бывший прусский артиллерийский лейтенант, в то время редактор «Neue Deutsche Zeitung»[418] во Франкфурте, любезно собиравший для нас подписные деньги. Впрочем, Техов, лишь понаслышке знавший о моей и Энгельса литературной деятельности, должен был, по меньшей мере, прочитать критикуемую им самим нашу критику речи Кинкеля. Зачем же его доверительное сообщение «милым людям» в Швейцарию? Зачем «разоблачать» перед ними то, что мы за пять месяцев до того уже разоблачили перед читающей публикой? В упомянутой критике буквально сказано:

«Мы знаем заранее, что вызовем всеобщее негодование сентиментальных лжецов и демократических фразеров тем, что разоблачим перед нашей партией эту речь «плененного» Кинкеля, Это нам совершенно безразлично. Нашей задачей является беспощадная критика… придерживаясь этой нашей позиции, мы охотно отказываемся от дешевой популярности среди демократов. Нашим нападением мы нисколько не ухудшаем положения г-на Кинкеля; разоблачением мы подводим его под амнистию, подтверждая его признание, что он не является тем человеком, за которого его выдают, и заявляя, что он достоин не только амнистии, но даже зачисления на прусскую государственную службу. К тому же его речь уже опубликована» («Revue der Neuen Rheinischen Zeitung», апрель 1850, стр. 70, 71)[419]

.

Техов говорит, что мы «компрометируем» petits grands hommes {маленьких великих людей. Ред.} революции. Однако он понимает это «компрометирование» не в полицейском смысле г-на Фогта. Он, наоборот, имеет в виду операцию, при помощи которой мы содрали неподобающий покров с овец, рядившихся в революционные волчьи шкуры; мы предохранили их, таким образом, от участи знаменитого провансальского трубадура, растерзанного собаками, поверившими в волчью шкуру, в которой он отправился на охоту.

Как на пример предосудительного характера наших нападок, Техов указывает, в частности, на случайные замечания о генерале Зигеле в работе Энгельса «Кампания за имперскую конституцию» (см. «Revue», март 1850, стр. 70–78)[420].

Но пусть сравнят документально обоснованную критику Энгельса со злостной, пустой болтовней о том же самом генерале Зигеле, которую напечатал, примерно год спустя после нашей встречи с Теховым, руководимый Теховым, Кинкелем, Виллихом, Шиммельпфеннигом, Шурцем, Г. Б. Оппенхеймом, Эдуардом Мейеном и др. лондонский Эмигрантский союз и напечатал только потому, что Зигель примыкал к Агитационному союзу Руге, а не к Эмигрантскому союзу Кинкеля.

В балтиморском «Correspondent», бывшем в то время своего рода «Moniteur»[421]

 Кинкеля, от 3 декабря 1851 г. в статье под заглавием «Агитационный союз в Лондоне» мы находим следующую характеристику Зигеля:

«Посмотрим далее, кто же эти достойные люди, которым все остальные представляются «незрелыми политиками». Вот главнокомандующий Зигель. Если бы спросить музу истории, каким образом это бесцветное ничтожество добралось до верховного командования, она пришла бы в еще большее замешательство, нежели в случае с недоноском Наполеоном. Последний, по крайней мере, «племянник своего дяди», Зигель только «брат своего брата». Брат его стал популярным офицером благодаря своим резким антиправительственным высказываниям, кои были вызваны частыми арестами, которым он подвергался за самый обыкновенный разврат.