Том 15. Простак и другие

В тот день заемщики не давали Джорджу покоя. Словно золотоносный участок вехами, он был окружен важными просителями, которым никак нельзя было отказать. Он устал давать взаймы, и был решительно настроен против любого, кто требует, не имея на то оснований. У Гарольда Флауэра таковых не было. Джордж так и сказал. Какое-то время мистер Флауэр не мог поверить, что это не шутка, но, осознав наконец горькую истину, набрал полные легкие воздуха, и разразился длинной речью.

— Значит, «сожалею, но не могу одолжить», да? Джентльмен просит вас, как человека, занять до получки сущий пустяк, а вы, значит, ругаться и оскорблять. Да знаете, кто вы со своей тыщонкой? Грошовый миллионер, вот вы кто. Ну-ну, тряситесь над своим чертовым наследством. А что толковее вы придумаете? Видал я таких. Не будет вам радости от денег. Вы не из тех. Вы осторожный. Вложите их, небось, в государственные облигации, и будете получать три гроша в год. Вам деньги без пользы. У вас кишка тонка насладиться ими. Вы же растение! Овощ паршивый. В репе и то больше духа. И в брюссельской капусте. И даже в укропе.

Трудно сохранять достоинство, когда человек с хриплым голосом и водянистыми глазами сравнивает тебя с укропом, причем не в твою пользу, а возразить нечего. Джордж кое-как пришел в себя и в задумчивости побрел домой. Особенно терзало то, что он действительно собирался купить что-то сродни облигациям. Дядя Роберт, у которого он квартировал, настоятельно рекомендовал этот фонд. И независимо от дяди, сам фонд тоже рекомендовал себя. Но слова Гарольда Флауэра пробудили сомнения. Джордж думал больше двух недель, нестерпимо краснея при виде презрительных водянистых глаз. А затем подошла пора отпуска, и, воодушевленный, он бросился разыскивать посыльного, которого до этого старательно избегал.

— Э-э… Флауэр?

— Это вы меня, ваша светлость?

— Завтра я ухожу в отпуск. Позаботьтесь, пожалуйста, о моих письмах, пересылайте их мне. Адрес сообщу телеграммой. Я еще не забронировал номер в отеле. Я хочу наведаться в… — и после минутной задумчивости беспечно закончил фразу, — наведаться в Монте.

— В чего? — переспросил мистер Флауэр.

— В Монте. Ну, в Монте-Карло.

Мистер Флауэр дважды очень быстро моргнул, затем, придя в себя, ответил:

— Чего-то не верится. И это решило все.

Джордж, степенно расхаживавший этим прекрасным утром по Променад дез Этранжэ, был внешне и внутренне совершенно иным Джорджем — не тем, что ссорился с Гарольдом Флауэром в конторе «Планеты». В день прибытия он еще был одет как рядовой англичанин среднего класса, но на следующий день уже находил свой гардероб слишком теплым и, что хуже, привлекающим внимание. Вечером в городском казино Джордж увидел человека, облаченного в ярко-желтое бархатное одеяние, и никто не тыкал в него пальцем. Это воодушевляло. На следующее утро Джордж вышел из отеля во фланелевом костюме, настолько светлом, что дядя Роберт, тетя Луиза, кузен Перси, кузины Ева и Джеральдина, и тети Луизина мама единодушно заклеймили его как абсолютно неподобающий. Кроме того, в магазине на Рю Лассаль Джордж потратил двадцать франков на фетровую шляпу. И Ровиль принял его, даже не моргнув.

Внутренние перемены в Джордже были еще разительнее.

Ровиль — не Монте-Карло (там он задержался ровно настолько, чтобы послать Гарольду Флауэру открытку с видом, и отправился вдоль побережья поискать что-нибудь подешевле), но и это место было воистину открытием. Он впервые увидел мир в цвете, и опьянел. Его потрясала шелковая голубизна моря и белоснежность огромных отелей вдоль бульвара. Городское казино очаровывало колоннами цвета клубники со сливками и розово-голубыми столами. Он сидел в кресле в зеленую и белую полоску и смотрел обозрение, в котором от начала и до конца понял только одно слово — «из». Его вниманием завладел рыжеусый джентльмен в голубом, ожесточенно споривший на французском с черноусым джентльменом в желтом, в то время как ведущая в белом и ведущий в розоватом фланелевом костюме взирали на скандал.

Именно этим вечером его впервые посетила крамольная мысль, что интеллектуальные горизонты дядюшки Роберта, пожалуй, слегка ограничены.

Теперь же, прогуливаясь по бульвару и взирая на суету толпы, он за глаза без колебаний заклеймил родственника как узколобого болвана.

Коричневые ботинки, которые он старательно отполировал с утра банановой кожурой и которые теперь впервые сияли на его ногах, имели единственный недостаток — они немного жали. Прогуливаться в них, даже недолго, средь веселой, суетной толпы было неблагоразумно. Определив по нестерпимой боли, что настала пора отдохнуть, Джордж с облегчением опустился на скамью — и тут же вскочил, почувствовав между скамьей и собой что-то прямоугольное, с острыми краями.

Это была книга — новая, толстая. Роман. Джордж вынул его и осмотрел. На внутренней стороне обложки стояло имя — Джулия Вэйвни.