Том 17. Твердая рука. Мексиканская месть

— Полно, мать! Мариано слишком ловкий охотник, да и ремесло его очень выгодное. Ведь за каждую шкуру ягуара он получает четырнадцать пиастров, а это что-нибудь да значит для нас, особенно с тех пор как из-за этой слепоты — будь она проклята! — я перестал работать. Эх, раз уж я ни на что не годен, не лучше ли было бы, в самом деле, моим старым костям отправиться на покой в могилу?

— Не смей так говорить, отец! Особенно при нашей дочке, она не простит тебе этого. Неправильно ты сказал: ты немало поработал на своем веку и заслужил свой отдых; пусть теперь сын поработает за тебя.

— Да, кстати, мать, — смеялся старик, — меня, кажется, не задрали ягуары. А между прочим, я сорок лет проработал тигреро. Может быть, ты думаешь, что тогдашние ягуары были покладистее нынешних?

— Уж помолчал бы лучше! Тебя они, действительно, не тронули, но они растерзали отца твоего и деда. Что ты теперь скажешь, отец, а?

— Гм-м… — пробормотал опешивший старик. — Я скажу… я скажу…

— Ничего ты не скажешь, потому что тебе нечего ответить!

— Что?! За кого ты меня принимаешь, мать!.. Да, это верно: мой отец и мой дед попались ягуарам в когти, но случилось это потому… потому…

— Ну же! Почему? Говори!

— Да потому, что эти звери нечестно дрались с ними! — обрадовался старик найденному объяснению. — Эти коварные бестии знали, с кем они имеют дело, и пустились на хитрость, изменив свои обычные звериные повадки; иначе им никогда не удалось бы схватить таких искусных охотников, какими были мой дед и мой отец!

Хозяйка только улыбнулась, пожав плечами. Она не стала больше возражать, зная, что бесполезно спорить с мужем, который никогда не согласится с ее взглядами на рискованное ремесло тигреро. А старик, торжествуя, что за ним, как ему казалось, осталось последнее слово, не стал, однако, злоупотреблять своей победой. Лукаво улыбаясь, он принялся свертывать свою пахитоску. Луиза Санхес тем временем занялась приготовлениями к завтраку. Но, убирая комнату и накрывая на стол, она с замиравшим от тревоги сердцем чутко прислушивалась к малейшему шуму в лесу.

Где-то залаял Бухало; его лай, сначала глухой и отдаленный, с каждым мгновением звучал все громче и явственнее. Старик привстал со своего кресла, а Луиза Санхес бросилась к дверям и на пороге столкнулась с доньей Марианной, улыбающееся лицо которой, казалось, дышало свежестью полей.

— Добрый день, мать! Добрый день, отец! — произнесла она своим мелодичным голосом, целуя старика, нежно обнимавшего ее. — Ну, будет, будет. Бухало! — продолжала она, лаская пса, бурно выражавшего свой собачий восторг. — Мать, попросите токайо отвести моего Негро в кораль; он вполне заслужил свою порцию овса.

Все это было сказано почти не переводя дыхания, с веселой игривостью, свойственной молодым девушкам.

— На этот раз, моя дорогая, придется мне вместо Мариано отвести Негро, — сказал старик, выходя из ранчо.

— Мать, — весело произнесла молодая девушка, — где же мой молочный брат?

— Он еще не вернулся, нинья.

— Не вернулся?! Не может быть!

— Теперь уж, верно, скоро будет… Так я надеюсь, — отвечала мать, подавляя тяжелый вздох.

Молодая девушка испытующе взглянула на нее.

— Что с вами, мать? — произнесла она, схватив за руку бедную женщину. — Что-нибудь случилось с ним?

— Сохрани Боже, голубка! — воскликнула женщина, сложив молитвенно руки.

— Но вы встревожены, мать, вы что-то скрываете от меня! Что случилось, скажите!

— Ничего, дитя мое. Прости меня, ничего особенного не случилось, и я ничего не скрываю от тебя. Вот только…

— Только?

— Ну, коли ты требуешь, дорогая, я сознаюсь тебе: я очень волнуюсь, боюсь, как бы не приключилось с ним несчастья… От этих тигров всего можно ждать!

— Полно, мать, что за мысли! Мариано — искусный и бесстрашный охотник. Второго такого не сыщешь, пожалуй, на всем белом свете.

— Ах, нинья, ты говоришь то же, что и старик! И никто из вас не понимает, что станется со мной, если я потеряю сына!

— Как можете вы говорить так, мать! Мариано не грозит никакая опасность. Он запоздал немного и скоро появится. Вот увидите!

— Дай Бог! Дай Бог!

— Я так уверена в этом, что не сяду за стол без него.

— И тебе недолго придется ждать, дочка, — сказал старик, входя в дом.

— Едет?! — радостно воскликнула мать, украдкой смахивая слезу.

— Что я говорила вам! — весело подхватила девушка.

— Чу! Слышите, как скачет! — произнес старик с облегчением, сам свободно вздохнув при этом.

Обе женщины выбежали навстречу Мариано. На опушке леса показался всадник, мчавшийся во весь опор, с развевающимися на ветру волосами, с мужественным и энергичным лицом, разгоревшимся от быстрой езды. Рядом с конем бежала собака, великолепная помесь волка с ньюфаундлендом — с мощной грудью и огромной мордой. Не отставая от лошади, пес то и дело поглядывал на нее своими умными и выразительными глазами.

— Vivo dios, дорогая токайя! — воскликнул Мариано, одним прыжком соскакивая с коня. — Как я счастлив, что застал вас! Я так боялся опоздать!.. Бигот, — крикнул он, бросая поводья собаке, подхватившей их зубами на лету, — отведи-ка лошадь в кораль!