Том 2

Батюшка душевно отнесся к нашему горю. Созывает певчих по телефону человек пять, на пенсии которые. Идем в храм Божий, можно сказать, тайком, чтобы милиция чего-нибудь такого не заподозрила. Панихиду служим. Свечки поставили кому положено. На душе полегче вроде стало. Все же панихида эта христианская, а не траурный митинг, от которого душа свинцом тягостным наливается.

Затем летим обратно в деревню. Третьему нашему дружку открываемся насчет смерти Лениной. Скидываемся поблагородному, потому что Руманову одному не потянуть было на приличные поминки.

В сельпо не хотели нам давать три ящика спиртного без справки председателя о свадьбе, дне Ангела или смерти родителя. Пришлось звонить Руманову в райком. Так, мол, и так, говорит. Книгу Брежнева новую только что прочитал. Сильная книга. Культурно обмыть ее желаем с сознательным активом деревни, но отсталость сельпо чинит препятствия. Внушите долдону зажравшемуся, чтобы немедленно продал три ящика мятной и портвешка № 37.

Подействовало. Оттаскиваем ящики к Руманову. Супруг своих призываем закуски сообразить, а они, как увидели большое количество бормотухи, так сбежали от нас к родне, чтобы в случае чего под руку не попасть. Хорошо. Сами поминать начинаем. На столе ничего, кроме капусты переквашенной и картошки в мундирах. Пьем и прикидываем, что же это за соображение завело наши вооруженные силы черт знает куда, в Афганистан какой-то. Зачем он нам вместе с остальной Африкой, когда мы не можем в районе порядок навести с промышленностью и сельским хозяйством? За что мальчонка погиб?

Подслушал нас кто-то. Ну и всполошилась вся деревня. Полный дом народу набился. Среди людей есть и такие, у которых парней только что в армию забрали, и ни слуху от них ни духу. Может, тоже басурманами прирезаны?… Бабы плачут, сны нехорошие вспоминают. Детишки ревут. Детки оставленные убиваются. Неприятная создалась атмосфера.

Тем временем трем ящикам хана пришла. Не хватает выпивки. Бежим домой к завсельпо. Душевно на этот раз отнесся. Еще пять ящиков кориандровой взяли, а из закуси в сельпо только конфеты «Красная шапочка» были и морская капуста, от которой у сельского жителя ушки на макушке от омерзения шевелиться начинают. Надо же дожить деревне русской до немыслимой морской капусты! А если начать народ курями угощать или кабана забить, то все равно всех не накормишь, а семью оставишь лицом к лицу с призраком недоедания.

Пьем. Афганских помещиков и капиталистов ругаем и наших генералов заодно, потому что от безделья они с ума посходили, и в войну им, сволочам, поиграть не терпится.

Все столетники у Руманова общипали на закуску. Столетник очень нейтрализует в организме бормотуху, и витамин опять же, испытанный веками…

Ну и, конечно, допились мы, граждане судьи, бормотухи всякой.

Руманов вдруг как заорет:

– Басмачи в сарае… басмачи в сарае… сабли точут… вилами их… вилами…

А сам в окно выкидывается, в грязь заоконную, в завядшие золотые шары… Тут просто массовое помешательство наступило, словно белены все объелись дружно, как в добрые старые времена. Светопреставление.

Кто советскую власть чехвостит, кто грудью становится на ее защиту. Те, которые из города к нам по приказу Никиты подались, орут, что весь мир нам надо завоевать и со всех стран налоги драть. А крестьянин-то поумней. Он чует, что к чему. Ну и драка, естественно, началась и дошла до бесконтрольного мордобоя. Поколотили мы приезжих «империалистов».

Успокоились потихоньку, но тут самое главное началось. Кто остался на поминках, того в белую горячку бросило от бормотухи. Один я на ногах держусь, и то чудится мне, что печь с места стронулась и хвостом помахивает… Натуральный такой мохнатый хвост, весь в репьях, слева от вьюшки. Разве от порядочного спиртного напитка бывают такие безвыходные видения?…

Да если бы Брежнев налопался в день рождения подобной бормотухи и одним столетником закусил, то он бы забрался голый на Спасскую башню и заорал:

– Смерть американскому империализму…

Что с другими было людьми, пересказывать страшно.

Долгов в бочку из-под капусты залез и от летучих пауков отмахивается, спасти его умоляет. А человек шесть просто засели в погреб и защиту ведут от нападения неведомого врага в жутком образе гусей, вооруженных колунами…

Одним словом, отравлены люди, и надо срочные меры принимать к ихнему спасению. Обливаю холодной водой Руманова. Хлещу по щекам Долгова. Выволакиваю его из бочки. Велю идти за мною.

Скрывать не буду, что именно я всех подговорил. То, что бочка вина хранится наворованного в буфете дома офицеров дядькой моим Олейниковым, я знал прекрасно. Взломали сарай, потому что если не опохмелить отравленных бормотухой, то может черт знает что начаться… А в сарае, как назло, телок оказался. И такое меня зло взяло, что все поминки без закуси прошли и что изжога от столетника к мозгам аж подперла, что схватил я в бешенстве серп и от уха, как говорится, до уха полоснул его по глотке… Нечего ошиваться в сарае, когда у народа брюхо подведено!