Том 2 Иван Иванович

Девушка-эвенка с дальнего кочевья, сроду не державшая в руках мокрой тряпки, моет пол под присмотром старухи сторожихи. Она сопит от усердия, неумело, но упорно протирая половицы: плещет грязной водой на свои босые, словно выточенные, ножки. Длинные косы мешают ей, то и дело сваливаются на пол, и девушка энергично встряхивает головой, закидывая их на спину.

— Маша! Подбери косы! — строго говорит ей Иван Иванович, проходя между рядами коек, тесно поставленных в палате, под которую временно освободили еще один класс.

Девушка испуганно выпрямляется, тоненькая, стройная, очень похожая на Варвару.

— Пол надо мыть тряпкой, а не волосами, — хмуро поясняет доктор.

Он подходит к ней, сам складывает венцом ее угольно-черные тяжелые волосы, заплетенные в несколько кос, и к сторожихе:

— Матрена, дай марлевую косынку! Платок. Повязывай, — командует он по-якутски, уже улыбаясь. — Вот так! А косы, красавица, тоже мыть надо.

Таких постоянных помощниц, как Маша, у него много. Особенно он отличает трех. Это девушки из учаханской семилетки, смелые, как дети. Любая из них убьет, освежует и разделает по косточкам оленя, но человеческая кровь тоже страшит их. Однако, присутствуя на операции, они так сочувствуют и всем интересуются, что забывают бояться. На досуге Никита, а то и сам Иван Иванович объясняют им назначение и название инструментов, рассказывают о действии лекарств. Девушки понятливы и смышлены. Все услышанное они по очереди записывают в одну школьную тетрадку. Две из них помогают во время операций.

— Обрастаем штатом, Никита, хотя сметы у нас с тобой не составлено, да и денег на жалованье тоже нет, — шутливо сказал Иван Иванович, закончив рабочий день.

Никита только что вернулся из районного Совета, куда ходил за почтой.

— Газеты принес. Самые последние, — говорит он. — Отпечатаны месяц назад. Тогда англичане опять бомбили заводы в Германии. За это время, пока шла газета, война могла бы кончиться. Хорошо, что у нас есть радио.

— С Каменушки ничего не слышно? — спросил Иван Иванович.

— Почта проехала, а писем нет. — Никита сам ежедневно перебирал все до листочка на столе почтальона, в чаянии найти затерявшееся письмо для своего доктора. — Только газеты! В Москве с пятнадцатого февраля проходила восемнадцатая партийная конференция, там о медицине говорилось. В течение года добавится в Советском Союзе двадцать семь тысяч новых коек в городских и сельских больницах и свыше пятидесяти тысяч в постоянных детских яслях. Пока я шел обратно, то подсчитал: если по сто коек — значит, надо построить двести семьдесят новых больниц и пятьсот яслей. Здорово! До революции у нас в Якутии не было ни одной такой больницы. А как вы думаете, Иван Иванович, наш медицинский пункт на Учахане тоже здесь предусмотрен?

— Здесь, брат Никита, все предусмотрено. Но почему же мне письма нет, как ты думаешь?

— Не знаю.

— А ты получил?

— Нет. Ребятам нашим, курсантам, некогда, наверно. Им самим интересно, как мы тут…

— И Хижняк молчит! — снова вырвалось у Ивана Ивановича.

— Да и Варвара. Значит, все хорошо, раз молчат.

— Может быть, так плохо, что трудно написать…

— Отчего же плохо? Не должно быть…

— Что капсе сообщает?

— Капсе нет. Каюры проезжают стороной. Они не знают домашних новостей на Каменушке.

— Ты думаешь, там есть домашние новости?

— Я просто так говорю…

39

Хижняк с особенным старанием обслуживал тяжелых послеоперационных больных.

Имея большой опыт, он мог бы руководить пунктом на одном из отдаленных приисков или работать вместо разъездного врача помощи на дому, но упорно держался за скромную должность больничного фельдшера.

— Люблю чувствовать себя в коллективе! — сказал он Сергутову, который зашел к нему уплатить членские взносы в профсоюз. — Ну что я поеду на отдельный пункт? Не дозволяет мне того ни характер, ни семейное положение, а главное: ведь теперь на эти пункты направляют людей с высшим образованием — дипломированных врачей, — рассудительно говорил он, роясь в своих бумагах. — Выживают фельдшеров врачи… А в больнице нас сестры выживают. Опытная сестра делает то же, что и я: беспрекословно выполняет назначения докторов.

— Выходит, конченая ваша профессия? — пошутил Сергутов.

— Пока не конченая. Сейчас фельдшер как средний медицинский персонал еще в ходу. Но перспективы нету.

— Почему же Иван Иванович два года готовил целую ораву фельдшеров? — не без лукавинки спросил Сергутов.

Хижняк в раздумье почесал мясистую переносицу.

— Во-первых, здесь местность особенная: пространства громадные, а поселения мелкие — тут врачей не наберешься, значит, на ближнее время наши фельдшера очень хорошо пригодятся; во-вторых, это все молодежь. Если они войдут по-настоящему в работу — а Иван Иванович, я полагаю, сумел им кое-что внушить, — тогда они не захотят отставать, а двинут на усовершенствование. Никита Бурцев ужа запасается литературой по заочному курсу. Полный список у меня взял…

— Значит, вы тоже учитесь?

— Третий год. В Приморском мединституте…

— А молчал! Молчал ведь, рыжий! Вот хитрый хохол!

Хижняк усмехался, довольный произведенным впечатлением.