Том 2 Иван Иванович

— Слушай, Оля, у тебя в самом деле что-то серьезное есть? — хмуро глядя на нее, спросил Иван Иванович, совсем расстроенный ее тоном. — Ведь нельзя же из простого каприза столько времени мучить… испытывать терпение близкого человека?!

— Нет, конечно!

— Ты разлюбила меня? — спросил он с внезапной решимостью.

— Не знаю, — уклончиво от жалости к нему сказала Ольга.

— Боишься сказать прямо! Что значит: «Не знаю»! — возразил он потерянным голосом, однако настаивать на откровенности не решился. — Завтра тебе разрешат выписаться домой… — сказал он после тяжелого молчания… Может быть, мне уехать пока на Учахан… к якутам… Когда я уеду, ты лучше разберешься в своем отношении ко мне.

12

Студеный воздух обжег лицо Ольги. Весь прииск лежал перед нею, окутанный дымами и снегом. Надвинув на лоб сразу нахолодавшую сверху шаль, она прошла по дорожке, поднялась на крыльцо Хижняков и, войдя, поспешно захлопнула дверь: мороз так и рванулся в комнату.

Елена Денисовна сидела с Наташкой у большого стола и через светлую головенку дочери, пригревшейся на ее коленях, засматривала в раскрытый журнал: она читала статью по акушерству в новом номере «Советской медицины».

— Нет, видно, не попрешь против естества! — заговорила она со вздохом, обращаясь к Ольге. — Сколько пишут насчет обезболивания родов, и применять его стали, но не прививается!.. Может быть, еще разработают этот метод, а то до сих пор наша акушерская помощь — лишь содействие природе. Идем против нее, вплоть до хирургического вмешательства, только тогда, когда она зло подшутит. Если же роды нормальные, без боли, без крика не бывает. А очень хочется, чтобы легче все обходилось. Ведь примешь иной раз трудные роды — у самой живот заболит. Честное слово!

Елена Денисовна поправила ловкими руками платье на дочери, спустила ее на пол и, закрывая журнал, спросила участливо:

— Как вы-то себя чувствуете теперь?

— Я почти здорова… — ответила Ольга, с симпатией и с завистью приглядываясь к жене Хижняка.

Кто скажет, что Елене Денисовне уже около сорока лет и что она, имея четырех детей, занята работой с утра до поздней ночи? Пословица «Бабий век — сорок лет» оказалась несостоятельной перед ее несокрушимой жизнерадостностью. Вот она поправляет прическу, поднятые руки ее сверкают белизной, смеется, и хочется смеяться с нею: так звучен ее искренний смех, так свеж румяный, ненакрашенный рот.

«Да, я уже здорова, но смеяться, как ты, не могу», — грустно думает Ольга.

— Вы даже газеты успеваете читать! — говорит она, перевертывая лист «Медицинского работника».

— Нельзя отставать от жизни. Ваши очерки тоже не пропускаю без внимания. Очень интересно пишете, и читается легко. А Иван Иванович здоров ли? — спросила Елена Денисовна, почему-то понижая голос. — Он в последнее время очень осунулся и все печальный ходит… Вы бы его уговорили полечиться, отдохнуть, на курорт съездили бы вместе.

Ольга не успела придумать отговорку, как дверь распахнулась и на пороге, отряхивая иней с воротника и кос, появилась Варвара.

— Здравствуйте! — сказала Варвара Ольге сдержанно, даже холодно, и к Елене Денисовне с ласковой улыбкой: — Получили столько книг… для курсов — медицинские, для клубной библиотеки и по личным заказам — художественную литературу.

Расстегнув пуговицы нарядной дошки и высвободившись из меховой одежды, тоненькая в закрытом шерстяном платье, она прошлась по комнате, присела на полу возле Наташки на бурой медвежьей шкуре, трогала кубики, куклы, шалила с девочкой, и Ольга, в раздумье любуясь ею, впервые увидела в ней не только хорошенькую девушку, упорную в труде, но и обаятельного в домашней жизни человека.