Том 2. Летучие мыши. Вальпургиева ночь. Белый доминиканец

   — Кто я? Существовал ли хоть один человек со дня сотворения мира, знавший верный ответ на этот вопрос? Я невидимый соловей, поющий в клетке. Но прутья не всякой клетки резонируют его пение. Как часто я начинал в тебе песню, чтобы ты мог меня услышать, но всю свою жизнь ты оставался глух. Никогда в целом космосе не было никого более близкого тебе, чем я, и теперь ты спрашиваешь, кто я!

Иному человеку собственная душа становится чужой настолько, что он падает замертво, когда приходит срок увидеть ее. Он не узнает ее, и ему мерещится голова Медузы; она обретает лик свершенных им грехов, грязь коих, как он втайне страшится, может запятнать его душу. Только когда ты поешь со мной, становится слышна тебе моя песня. Грешен тот, кто не слышит песнь своей души, - ибо грешит он против жизни, против людей и против себя самого. Кто глух, тот и нем. Тот, кто слышит песнь соловья, безгрешен, даже если убьет отца своего и мать свою.

   — Что я слышу? Как это понимать? — воскликнул императорский лейб-медик, совсем позабыв в изумлении, что перед ним человек, не отвечающий за себя, может быть, даже сумасшедший. Не обращая на него внимания, актер продолжал дуэт этих голосов, так странно дополнявших друг друга:

   — Моя песнь — вечная мелодия радости. Кто не ведает радости —

чистой, беспричинной, блаженной уверенности, что я есть тот, кто я есть, кто я был и всегда пребуду, — тот грешник для Духа Святого. Пред блеском радости, сияющей в груди подобно солнцу в сокровенном небе, бегут призраки тьмы. Они сопровождают человека тенями совершенных и забытых преступлений, они путают нити его судьбы. Кто слышит и поет эту песню

радости, тот уничтожает последствия любого греха и уже никогда более не грешит.

В том, кто не может радоваться, умерло солнце, как стал бы такой источать свет? Даже нечистая радость ближе свету, нежели мрачная, унылая серьезность.

Ты спрашиваешь, кто я? Я и радость — одно и то же. Кто не знает радости, тот не знает и своего Я.

Сокровенное Я есть первоисточник всякой радости, и тот, кто не молится ему, служит аду. Разве не сказано: Я есмь Господь Бог твой; ты не должен иметь иных богов, кроме Меня?

Тот, кто не поет и не слышит песнь соловья, не имеет Я; он стал мертвым зеркалом, в коем чужие демоны приходят и уходят, - странствующий труп, подобный потухшей Луне в беззвездном небе.

Взыскуй — и возрадуешься!

Так иной взыскующий спрашивает: чему же я должен радоваться? Радость не нуждается в причине, она вырастает из самой себя, как Бог; радость, коей необходим повод, есть не радость, но удовольствие.

Так иной хочет испытать радость и не может - и тогда винит мир и судьбу. Он не задумывается: солнце, почти забывшее сияние, как может оно своим первым же слабым утренним светом сразу прогнать полчища призраков тысячелетней ночи? Вред, который такой человек причинял себе в течение всей жизни, нельзя исправить в единое краткое мгновение!