Том 2. Летучие мыши. Вальпургиева ночь. Белый доминиканец

Но в ком однажды поселилась беспричинная радость, тот обладает отныне жизнью вечной, ибо един со своим бессмертным Я, — такой всегда радость, будь он даже слеп и калека от рождения. Знай же, радость хочет быть предметом страсти, однако человеческая страсть направлена не на радость, но - на повод к радости. И жаждут его, но не радости.

«Как странно! — думал императорский лейб-медик. — Вот через чужого человека ко мне обращается мое Я! Неужели оно покинуло меня и стало теперь его Я? Но в таком случае я не мог бы самостоятельно мыслить! Разве можно жить, не обладая собственным Я? Все это чепуха, — раздраженно вернулся он в привычный круг мыслей, — просто крепкое вино ударило мне в голову».

— Вы это находите странным, экселенц, — внезапно изменившимся голосом насмешливо спросил актер.

«Вот я его и поймал! — злорадно подумал лейб-медик (при этом он проглядел одно весьма примечательное обстоятельство: актер читал его мысли). — Наконец-то этот комедиант

сбросит маску». Но вновь заблуждался императорский лейб-медик.

Зрцадло как бы стал выше ростом, твердо посмотрел лейб-медику в глаза, потом провел рукой по своей гладковыбритой верхней губе, словно разглаживая вниз, от уголков рта, длинные усы.

Это был простой, естественный, совсем привычный жест — но впечатление он произвел ошеломляющее: господину императорскому лейб-медику на секунду действительно померещились усы...

   — Вы это находите странным, экселенц? Неужели вы серьезно думаете, что снующие там в переулках люди действительно обладают каким-либо Я? Да будет вам известно, экселенц, что у них нет ничего, совсем ничего, только в каждый следующий момент они одержимы новым призраком, который заменяет им собственное Я. Неужели экселенц не замечал, как его Я каждый день переходит на других? Или, может быть, в отношении собственной премногоуважаемой особы экселенц еще ни разу не отмечал враждебность именно тех людей, о которых экселенц изволил думать плохо?

   — Это может быть оттого, — возразил лейб-медик, — что наше лицо отражает наши мысли.

   — Так-так. — Усатый фантом зловеще усмехнулся. — А слепой? Как обстоит дело с ним? Он тоже видит мимику?

«Он судит по интонации», — хотел было снова возразить господин императорский лейб-медик, но не стал этого делать, так как в глубине души чувствовал правоту своего необычного собеседника.

   — Интеллектом, экселенц, даже не особенно острым, даже путающим причины и следствия, можно все что угодно привести в порядок. Только не надо прятать голову в песок, экселенц! Политика страуса не подходит для... пингвина...

   — Вы, бесстыжий субъект! — вспылил императорский лейб-медик.

Однако фантом не дал себя смутить.

— Лучше уж быть бесстыжим мне, чем вам, экселенц. Разве не бесстыдно через очки науки исследовать скрытую жизнь «лунатика»? Если вас мое объяснение не удовлетворяет, экселенц, пожалуйста, можете преспокойно влепить мне пощечину, но будьте любезны поразмыслить сначала: ведь меня-то вы все равно не заденете! В лучшем случае — бедолагу Зрцадло... И за метьте, точно так же обстоит дело с Я. Или, полагаете, разбив вот эту электрическую лампочку, вы нанесете урон электричеству?

Вы только что спрашивали или, точнее, думали: «Неужели меня покинуло мое Я и перешло к актеру?» Отвечу на ваш вопрос: истинное Я можно узнать только по его действию. Оно не имеет протяженности, и именно поэтому оно — везде. Поймите меня правильно: везде. Оно надо всем[15] — и в то же время везде.

Поэтому вам не следует удивляться, когда ваше так называемое «собственное» Я лучше изъясняется через другого. К сожалению, вы, как почти все люди, с детства пребываете в заблуждении, разумея под Я свое тело, свои чувства, свой интеллект и бог весть что еще, а потому у вас нет даже смутного подозрения, чем же, собственно, является это ваше Я... Я струится сквозь человека, поэтому необходим переворот в мышлении, чтобы суметь обрести себя вновь в собственном Я. Вы масон, экселенц? Нет? Жаль. Будь вы масоном, вам было бы известно, что в некоторых ложах ученик при посвящении в степень Мастера должен вступить в святилище пятясь. И кого он там найдет? Никого! Найди он там кого-нибудь, это было бы уже Ты, но не Я, Я — это и есть Мастер... «А может, этот стоящий передо мной человек — невидимый гуру, — вероятно, задаетесь вы сейчас, экселенц, вполне понятным вопросом, — ведь он меня поучает безо всякой на то моей просьбы?!» Успокойтесь, экселенц, я здесь потому, что пробил ваш час. Для иных этот час вообще никогда не приходит. И все же я не гуру. Это не по моей части. Я — маньчжоу.

   — Кто вы? — вырвалось у императорского лейб-медика.