Том 2. Машины и волки

У него, Емельяна Емельяновича Разина, не случайно осталось ощущение, что эти пять лет в России – ему – были сплошной зимой, в моргасном полумраке, в каменном подвале, пыли и копоти, четыре года были сплошной моргасной, бесщельной, безметельной, аммиачной зимой. Но он был филолог, окрест по селам исчезали усадьбы, ценности рушились, – и за Кремлем, на Верхнем базаре, рундуки, как клопов в каменном доме, нельзя было вывести: и в той комнате, где окно было заткнуто одеялом, где покоились грузно на кирпичах копоть и грязь и все же кирпичи были в невероятнейших географических картах несуществующих материков, написанных сыростью, – все больше и больше скапливалось книг, памятников императорской русской культуры, хранивших иной раз великолепные замшевые запахи барских рук. Книги, через книги – жизнь, чтоб подмигивать ему сидя за ними ночами: конечно, он не замечал ватного одеяла в окне. У него выработалась привычка ходить с поднятым воротником – даже у пиджака, – потому что в России был постоянный сыпной тиф, и поднятый воротник – шанс, чтоб не заползла вошь, и еще затем, чтоб скрыть чернейшее белье. Жизнь была очень тесная: Емельян Бмельянович не был горек своей жизнью, он был советским – так называлось в России – работником, он был фантаст, – он создал – графически – формулу, чтоб доказать, что закон – для сохранения закона – надо обходить: он мелом рисовал круг на полу, замкнутый круг закона, и показывал опытно, что, если ходить по этой меловой черте, по закону, – подметки стирают мел, – и, чтоб цел остался мел, – закон, – надо его обходить. Впрочем об этом потом. Емельян Бмельянович был в сущности: –

– и Иваном Александровичем Каллистратычем, российским обывателем,

– и ротмистро-тензигольским Лоллием Кронидовым, российским интеллигентом.

Четыре года русской революции – Емельян Бмельянович Разин – заполнил: – сплошной моргасной, бесщельной, пещерной, –

– безметельной, –

– зимой, –

в пимах и малице. В пятый год – он: спутал числа и сроки, он увидел метель – метель над Россией, хотя видел весну, цветущие лимоны. Как зуб из гнилой челюсти, – самое вкусное яблоко это то, которое с пятнышком, – метельным январем, где-то в Ямбурге, на границе РСФСР, – когда весь мир ощетинился злою собакою на большевистскую Россию, и отметывалась Россия от мира горящими поленьями, как у Мельникова-Печерского – золотоискатели – ночью в лесу – от волков, – его, Емельяна, выкинуло из пределов РСФСР: в ощетиненный мир, в фанерные границы батавских слезок Эстии, Литвы, Латвии, Польши, в спокойствие международных вагонов, неторопных станций, киркочных, ратушных, замочных городов. – Над Россией мели метели, заносили заносы, – в Германии небо было бледно, как немецкая романтика, и снег уже стаял, в Тироле надо было снять пальто, в Италии цвели лимоны. – В России мели метели и осталась малица, над Россией выли белые снега и черные ветры, снег крутился до неба, в небо выл, – здесь столики кафе давно были вынесены под каштаны, блестели солнце, море, асфальт, цилиндры, лаковые ботинки, белье, улыбки, повозки цветов на перекрестках. – В России мели метели и осталась малица. Неаполь – сверху, с гор, от пиний – гудел необыкновенной музыкой, единственной в мире, вечностью – в небо, в море, в Везувий. – В России мели метели, – и в марте, перед апрелем, – встретила вновь Россия – Емельяна – под Себежем, снегами, метелями, ветрами, снег колол гололедицей, последней злой перед Благовещением. Зубу, вырванному из челюсти, – не стать снова в челюсть. Емельян Бмельянович Разин – все спутал, все съехало, – но метели – остались, – метели в тот час, когда расцветали лимоны, и метель не была зимою, ибо январь срезал зиму, снега, Россию, метель была всюду, – и метель спутала все, – казалось:

лимонную рощу заметают русские стервы метельные, в сугробах цветут анемоны; в Вене в малице, – мчит самоед, в Неаполе сел в ратушу – тоже метель, – Исполком: Неаполь впер в Санкт-Петербург; Москва – сплошной Здравотдел, где сыпной тиф – метелями; – метель гудит Неаполем, Неаполь воет метелями, цветут апельсины, – весь мир ощетинился – не собаками – нибелунгами, нибелунги сгибли в метели, а метель – Россия, – над Россией в метели мчат метельными стервами не метеленки: метеленками люди, избы, города, людьми мерзнут реки, города избами, и люди, и избы, и снег, и ветра, и ночи, и дни кроют, кроят, мчат, мечут – в Ямбургских лесах, в Себежских болотах, в людоедстве с Поволжья, – клеенка мчит ковром самолетным – для мух, – трубы печурочные – подзорные трубы в вечность – метель, – чертовщина, – все спутано, – не найдешь камертона, –

– это тогда, когда: –