Том 2. Машины и волки

b. – А над древнею русскою Колываныо, над публичным домом в пятьсот лет, над «Черным Вороном» – метель. Ветер дует с Балтики, от Финского залива, от Швеции, гудит в закоулках города, который надо, надо бы взять в театр, чтоб играть Эрика XIV и которым мог бы Бокаччио украшать «Декамерон». – Это знают в польской миссии. – Ветер гудит в соснах, у взморья. Город сзади, здесь – сосны, обрыв и под обрывом мутный, тесный простор Балтики. – Лиза Калитина – в доме, в зале (в зале линолеумовый пол, в нем – холодком – отражаются белые окна) – Лиза Калитина стоит среди комнаты, девушка, как березовая горечь в июне в рассвете, волосы разбились, руки в боки, носки туфлей врозь, – что же – молодой зеленый лук? или шахматная королева на шахматной доске квадратов линолеума? – горький зеленый лук. – Старшая Надежда, в шали на плечах и с концом шали по полу, с книгой в руке, идет мимо. Лиза говорит:

– Наденька, – метель. Пойдем к морю.

И Лиза Калитина одна, без лыж, пробирается по снегу, за дачи, за сосны. Обрыв гранитными глыбами валится в море. Буроствольные сосны стоят щетиной. Море: – здесь под обрывом льды – там далеко свинцы воды, – и там далеко над морем мутный в метели красный свет уходящей зари. Снежные струи бегут кругом, кружатся около, засыпают. Сосны шумят, шипят в ветре, качаются. По колена в снегу, ног в снегу и под юбкой не видно: чтобы срастись со снегом. – «Это я, я». – – Снег не комкается в руках, его нельзя кинуть, он рассыпается серебряной синей пылью. – Разбежаться: три шага, вот от этой корявой сосны, – и обрыв, упасть под обрыв, на льды. – –

– В «Черном Вороне», князь Павел Павлович Трубецкой, проснувшись в 31-м своем номере, в пижаме, тщательно моется, бреется, душится, разглаживает редеющий свой пробор, чуть-чуть кряхтит, шнуруя ботинки, – и лицо его сизеет, когда он ловит запонку, чтобы застегнуть воротничок. Князь вспоминает о партии в шахматы без короля. Князь звонит, просит сельтерской: в тридцать девятом номере, напротив, – громкий спор о России. Сельтерская шипит, охлаждает.

– Какая погода сегодня?

– Метель, ваше сиятельство.

– Ах, метель, хорошо. Ступайте. – Шведская церковь мутнеет в метели, в сумерках.

Лоллий Кронидов проклинает Россию, страну хамов, холуев и предателей, гудят незнакомые басы: клуб и хождение в третьем этаже уже начались. Князь перелистывает «Ноа-Ноа» Поля Гогена: – ту работу, которую князь начал полгода назад, нельзя кончить, потому что не хватает дней. За стеною – кричат, несколько сразу, злобно, о России. Князь идет вниз, в ресторан, выпить кофе. Оркестр играет аргентинский танец, скрипки кажутся голыми. Уже зажгли электричество. Обер – русский офицер – склоняется почтительно.

Князь молчалив. – –

– Надежда Калитина, старшая, идет по всем комнатам, таща за собой шаль и книгу, в кабинете спит отец, надо будить к чаю; – из мезонина – в сумерках – видны мечущиеся верхушки сосен. – «Все ерунда, все ерунда». – –

– По сугробам, зарываясь в снегу, – к обрыву, – к Лизе, – бежит сенбернар, Лизин друг. Лиза треплет его уши, он кладет лапы ей на плечи и целит лизнуть в губы. Они идут домой, Лиза стряхивает снег – с шубки, с платья, с ботинок, с шапочки. – Дом притих в первой трети вечера. Внизу, в гостиной на диване вдвоем сидят старшая Надежда и князь Павел Павлович Трубецкой. Лиза кричит:

– А-а, князь, князенька! я сейчас, – и бежит наверх, снять мокрое белье и платье.

Надежда знает, что губы князя – терпкое вино: самое вкусное яблоко это то, которое с пятнышком. Разговор, пока Лиза наверху, короток и вульгарен. Здесь не было камина и помещичьей ночи, хоть и был помещичий вечер, коньяк не жег холодом, от которого ноют зубы и который жжет коньяком, – здесь не утверждался – Иннокентием Анненским Лермонтов, но французская пословица – была та же.

– Ты останешься у нас ночевать? – Останься. Я приду.

– Знаете, Надин, все очень пошло и скучно. Мне все надоело. Я запутался в женщинах. Я очень устал. – –

Лиза сбегает, – ссыпается – с лестницы.

– Лиза Калитина, здравствуйте.

– Здравствуйте, князька! – а я была у обрыва, – как там гудит ветер! После ужина пойду опять, – пойдемте все! Так гудит ветер, так метет, – я вспомнила нашу нижегородскую.

Надежда сидит на диване с ногами, кутается в шаль. Лиза садится в кресло, откидывается к спинке, – нет, не шахматная королева, – зеленая стрела зеленого горького лука. Князь расставил ноги, локти опер о колени, голову положил на ладони.

– Я задумал написать картину, – говорит князь, – молодость, девушка в саду, среди цветущих яблонь, – удивительнейшее, прекрасное – это когда цветут яблони, – девушка тянется сорвать яблоневый цвет, и кто-то, негодяй, вожделенно, – смотрит на нее из-за куста: – полгода, как задумал, сделал эскиз – и не хватает времени как-то… Очень все пошло…

– Обязательно пойдем после ужина к обрыву, – это Лиза.

– Что же, пойдемте, – это князь.