Читаем Том 2. Машины и волки полностью

В коммуне комиссию ждали, встретили пением Интернационала, сейчас же пригласили на заседание ячейки РКП, в людскую избу, притащили меда и кваса. Расписались под протоколом не все – не все были грамотны, члены РКП. Терентьев, широкоскулый, квадратноплечий, молчал. Липат Меринов предложил субботник отменить, хотя субботы и не было. Начали с текущих дел и обсуждали: отбирать или не отбирать у учителя корову? – с одной стороны, он буржуй, потому что ругал коммуну, – а с другой – без коровы ему не обойтись, умрет с голоду. Все члены ячейки оказались родственниками. Председательствовал Липат Меринов, говорил развязно, по всем правилам, и приседал на каждом слове.

– Открываю повестку дня!.. Кто жилаеть перестановить?..

До конца заседание довести не удалось, – пришли из деревни мужики. Загалдели.

– Теперь революция кончена, теперь ты погоди, мы господ комиссаров спросим, все-таки…

– Он, можно сказать, в городу жил, а мы целину драли. А ен – по ядакам!.. Опять жа – комуня!..

– Вре! Она у тебя гулящая, земля-те… Жрец какой, за восемь душ исть хочешь!..

– Погодите, гражданины!.. Мы господ комиссаров по порядку спросим, мы им, как перед Богом… Вот, к примеру, они двадцать годов в городу в извозчиках ходили, а мы землю драли зато… А как теперь в городу недостача, крышка городам, значить, – они – по ядакам, тоже!.. А у них обратно, ни скоту, ни струменту, одна изба ветром подбита…

– Вре!.. Она у те гулящая!..

– Жрец, – знамо – жрец!..

– Съять с него полработника…

– А што, – сикулятничать хочешь? – сгноил в земле картошку-те!..

– Повремените, ребяты!! Я как по-божьи. Я как перед Богом… Когда блядь щеки накрасила, расфуфырилась, ее и того, значить… – а как она значить вымылась, краска с ей слезла, она никому и не нужна: – мы вам из городу все присылали, и одежу-обужу, и деньги, – а как городам крышка, – нам и земли нетути!.. Пересомить желають?!.

– Вре!.. У мене есть девка, а я девку выдал, а ее засеяли, она, стало-ть, родила, – опять, стало-ть, улигуровка по ядакам выходить?!. Ядак какой!..

– Съять с него полработника!..

И вдруг посыпались – матери, печенки, селезенки, рты, души, становые жилы, которые мужики хотели изнасиловать друг у друга. Липат Меринов сказал:

– Ребята, мужики! Я вот сейчас возьму бумагу и буду писать протокол… Не видишь, перед кем выражаесси?!. И кто хоть раз матюкнет, того отправлю в волость, в тигулевку – и двойной наряд на гужевую…

Мужики: замолчали, помолчали и – понуро пошли в сторону…

Липат намеревался было продолжать заседание, – Иван Терентьев прервал. Тогда Липат предложил спеть Интернационал, – начал, встав и приседая при каждом слове, –

«Вставай, проклятьем заклейменный» – –

но Терентьев прервал Интернационал, сказал:

– Петь эту песню зря не стоит.

Терентьев всегда был грубоват, неловко говорил, мало говорил, был неприветлив, рабочий чугуннолитейного цеха. Встал из-за стола и ушел молча, пошел осматривать коммуну, стройки, пахоти, – за ним пошел Липат Меринов, – Терентьев сказал:

– Вы за мной не таскайтесь, я сам найду, что посмотреть…

Опять приходили на коммуну крестьяне, начали мирно. –

– Мы как по-Божьи. Мы без матерщины, а что мы выражаемси, темный мы, значить, народ… –

– Вре!.. Она у тебе гулящая, – земля-те!.. –

и опять посыпалось… – Терентьев с мужиками ушел на деревню, – мужики притихли, говорили мирно, без шума, наступала ночь. – На деревню приходил Сидор Меринов, отозвал в сторону, согнул голову на бок, прошептал:

– Спросить велели: – выпить не желаете ли, – можно спиртику достать с устатку, хороший спиртик!..

Терентьев помолчал, сказал:

– Пошел к черту! –

…Ночью в коммуне плохо спали. На конюшне в проходе у денников (лошадей угнали в ночное) стояли Липат и Логин Мериновы. Племянник-мальчишка будил в людской избе слесаря:

– Иди, иди скореича!.. Липат Иваныч, Логин Иваныч зовут скореича!..

Драный мужичонко встал, почесался, расправил бороду, спал в том же, в чем ходил днем, подтянул штаны и поспешно пошел. Мальчонка побежал вперед. Липат, обыкновенно смотревший в небо, скорчился дугой, чтобы заглянуть белесыми своими глазами в божьи-глупые глаза слесаря. Логин скорчился с другой стороны.

– A-а, ты не член?! – прошептал Липат.

– A-а, ты не член?! – повторил Логин.

Липат выпрямился и ударил левшой слесаря в ухо. Логин тоже выпрямился, подпрыгнул и, крякнув, ударил слесаря по шее.

– Мы тебя за-так кормили?!. – зазря?!

– A-а, ты не член?!

Слесарь икнул, крякнул, ткнулся носом вперед и повалился в ноги, –

– Касааатики!..

– Ааа, ты не член?! начальству болтать – ты не член?! Тошши возжу!..

Перейти на страницу:

Все книги серии Б.А.Пильняк. Собрание сочинений в шести томах

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман
Прощай, Гульсары!
Прощай, Гульсары!

Уже ранние произведения Чингиза Айтматова (1928–2008) отличали особый драматизм, сложная проблематика, неоднозначное решение проблем. Постепенно проникновение в тайны жизни, суть важнейших вопросов современности стало глубже, расширился охват жизненных событий, усилились философские мотивы; противоречия, коллизии достигли большой силы и выразительности. В своем постижении законов бытия, смысла жизни писатель обрел особый неповторимый стиль, а образы достигли нового уровня символичности, высветив во многих из них чистоту помыслов и красоту душ.Герои «Ранних журавлей» – дети, ученики 6–7-х классов, во время Великой Отечественной войны заменившие ушедших на фронт отцов, по-настоящему ощущающие ответственность за урожай. Судьба и душевная драма старого Танабая – в центре повествования «Прощай, Гульсары!». В повести «Тополек мой в красной косынке» рассказывается о трудной и несчастливой любви, в «Джамиле» – о подлинной красоте настоящего чувства.

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза