Том 2. Последний из удэге

Перед Леной, изумленный не менее ее, стоял маленький горный инженер. Он был теперь в черной сатиновой гимнастерке и пыльных сапогах, но в той же инженерской фуражке, только уже без молотков.

– Ну, знаете ли, бывают номера!.. – сказал он тоненько и покрутил ежовой своей головой. – Так вы, стало быть, и есть дочка Костенецкого?

Вся семья, оставив еду, с любопытством смотрела на них.

– Я и есть… Я вас тоже не ожидала здесь встретить, – удивленно приподняв брови, сказала Лена. – Вы так загадочно исчезли…

– Ага, стало быть, раньше видались, а теперь невзначай встрелись, – удовлетворенно сказал крестьянин, снова принимаясь за еду. – Ловко!.. Кушать с нами…

– Да я уж откушал… Действительно, ловко! Сижу я у председателя, прибегает парень – что-то насчет караула. Говорит: приехала дочка скобеевского доктора. «Костенецкого?» – говорю. «Костенецкого». А о Костенецком я слыхал, да и о вас кое-что Хлопушкина мне рассказывала…

– Вы знаете Хлопушкину?! – с радостным изумлением воскликнула Лена и покраснела.

– Немного знаю: это, видите ли, жена моя… Правду сказать, по ее обрисовке не выходило, что вы должны бы к партизанам приехать, да ведь чего на свете не бывает… Но что вы окажетесь той самой барышней, с которой я в поезде ехал, – этого уж я никак не ожидал!.. Ну, будем знакомы наново… Алексей Чуркин, – сказал он, протягивая руку.

– Но вы все-таки инженер или не инженер? – улыбнулась Лена.

– Такой же инженер, как вы, извиняюсь, паровозный машинист, – весело поблескивая глазками, отвечал Чуркин.

– Вот оно что!.. Вы, стало быть, инженером переодеты были? – радуясь своей догадливости, спросил крестьянин.

Это показалось ему настолько смешным, что он бросил ложку и залился хохотом, падая грудью на стол.

– Вот так инженер!.. Хо-хо-хо!.. – заливался он. – Ну, инженер!.. Хо-хо-хо!..

– Тю – на тебя! – сказала жена.

– Как же вы пропуск достали? – наивно спросила Лена.

– Ну, это дело нехитрое: пропуска мы сами делаем… А даму-то помните? – Чуркин подмигнул Лене. – Очень чудная дама. Помните, что с ней стало, когда стрелять начали? – Он тоненько засмеялся. – А офицерик-то!.. Это что за офицерик? – спросил он как бы невзначай.

– Один из знакомых Гиммера, – спокойна сказала Лена.

– Так… – Чуркин постоял в раздумье. – Этот, знаете ли, будет стрелять и вешать…

– О, он будет! – убежденно сказала Лена. – Вам, значит, Хлопушкина рассказывала про меня? – спросила она с грустью. – Если бы она знала, как мне хотелось поговорить с ней тогда, на выборах! Ведь я обо всем догадывалась… Я ее так искала потом – и в адресном столе, и дома – и не могла найти…

– Найти ее сейчас хитро, – согласился Чуркин. – А коли б было не хитро, она бы уж давно в тюрьме сидела… Ну что ж, значит – все прекрасно, – сказал он, как бы сделав какой-то внутренний вывод. – Завтра, стало быть, вместе поедем. Здесь, кстати, есть одна скобеевская подвода, – говорят, какой-то мужик возвращается с Кангауза. Я с ним пойду сговорюсь, а вы ложитесь, спите, – подыму я вас раненько. До свидания пока… Прощайте, хозяева!

И, помахав своей плотной, похожей на карасика ручкой, он вышел, оставив Лену удивленной и внутренне растревоженной.

XLVIII

Чуркин, или Алеша Маленький, как его чаще звали (в подпольном комитете был еще Алеша Большой), отыскал избу, в которой, ему сказали, остановился возвращавшийся с Кангауза скобеевский крестьянин. Это была изба зажиточного крестьянина – рубленная глаголем, с резным крыльцом и коньками. Высоко в небе стояла половинка месяца, и изба и улица лежали в серебре.

Перед самым носом Алеши распахнулись тесовые ворота, и хозяин выпустил лошадей в ночное. На передней ехал парнишка в белой рубахе. Жеребенок, подбрыкивая в звеня колокольчиком, боком-боком прошел мимо Алеши, заржал, сзади откликнулась матка. Алеша пропустил лошадей и зашел в просторный, обнесенный строениями двор.

– Скобеевский у вас ночует? – спросил он хозяина, запиравшего ворота.

– У нас…

– Мне бы сговориться с ним.

– Вон он сидит…

Хозяин кивнул в глубину двора.

Рослый, широкой кости черноголовый мужик сидел на краю телеги, свесив ноги, приподняв могучие плечи, освещенные месяцем.

– Здравствуйте, – сказал Алеша.

– Здравствуй… – медленно ответил мужик, сверкнув белками; жесткая, как проволока, черная борода обкладывала лицо мужика.

– В Скобеевку завтра едешь?

– Завтра…

– Двоих с собой можешь захватить?

Мужик каменно смотрел мимо Алеши.

– Я заплачу, – чуть улыбнулся Алеша.

– Чего ж платить… Приходите на рассвете…

– Нам в ревком надо, – сказал Алеша, как бы извиняясь.

Мужик молчал. Дремучая, каменная сила была в этом мужике.

– Ты на Кангаузе был? – полюбопытствовал Алеша.

– Да… Китайского купца отвозил.

– Не боязно было?

– Чего ж мне бояться?..

– А если бы белые захватили?

– Я в самый поселок не въезжал.

– А хунхузы могли купца ограбить, – прикидывался наивным Алеша.

– Что ж… Они б его грабили, а я б стоял возле да смеялся, – диковато усмехнулся мужик.

Некоторое время Алеша с интересом рассматривал облитое месяцем мощное тело мужика.

– Твоя фамилия-то как? – неожиданно спросил Алеша.