Том 2. Последний из удэге

– А наших он не встретил? – холодея, спросил Сережа.

– Кто? Логада?.. Какой там! – Мартемьянов безнадежно махнул рукой. – Он оттуда двое суток бежал прямо через сопки… Он и не знал, что наши туда идут. Наши, видать, только еще с верховьев спускались, когда он там был… В аккурат они сегодня к ним в лапы и влезут…

Масенда, увешанный патронташами, неслышно спустился на берег. За спиной у него был кожаный мешок, в громадной руке он нес винтовку с отвисшим ремнем… Ни на кого не глядя, он прошел в лодку и опустился на корточки; за ним, на ходу столкнув лодку с берега, впрыгнул подросток. Люди провожали их молчаливыми взглядами.

– Куда он?

– За хунхузами глядеть… У него с Ли-фу с этим кровная месть: тот лет тридцать тому назад всю семью его казнил, – жену, трех сыновей с ребятами малыми живьем в землю зарыл…

Сережу передернуло.

Лодка подошла к тому берегу. Рослая фигура Масенды скрылась в лозняке. Подросток погнал лодку обратно.

– Вот они, дела! – со вздохом сказал Мартемьянов, сердито и жалобно взглянув на Сережу, как будто Сережа был виноват во всем том, что случилось.

XVI

В эту ночь в поселке долго не ложились спать; слышен был плач грудных детей. От костра на поляне проползали по внутренней стене фанзы огненные языки. В тростнике над головой снова шуршали мыши.

Сережа лежал на спине, глядя во тьму под стропилами, и не мог заснуть. Мартемьянов ворочался, тяжела вздыхал. Сереже было почему-то жаль его и немножко стыдно за то, что он весь день сердился на него.

– Вы не спите? – тихо спросил Сережа.

– Какой уж сон!..

– Я думаю, может, обойдется?..

– Все может быть…

– А мы теперь как пойдем? По другой дороге?

– Что – мы? Они нас по реке спустят… Ежели все обойдется, мы в Скобеевку почти вровень с отрядом придем…

– Скажите, – приподнимаясь на локте, робко сказал Сережа, – вы здесь жили, что ли?..

В тростнике снова прошуршали мыши, и вдруг над самой головой приглушенно и угрожающе загудели шершни.

– Видать, гнездо у них, – тихо сказал Мартемьянов. – Да, я жил здесь, – ответил он после некоторой паузы и тоже приподнялся на локте.

Лицо его было совсем близко от Сережиного, и Сережа чувствовал, что Мартемьянов расскажет ему сейчас что-то очень важное для них обоих.

– Три года жил я на Сыдагоу, – раньше их поселок там был, – да пять лет здесь…

– Как же это вышло?

– А так это вышло, что пришлось мне от людей скрываться, как зверю, и ежели бы не случай один, где мне Гладких помог, тут бы я, может, и помер… Трудно только все это рассказать…

– Нет, вы расскажите…

– А и правда, блохи здесь! – сказал Мартемьянов, схватившись пониже спины, и сел. – Фамилия моя, если хочешь знать, не Мартемьянов совсем, а Новиков – Филипп Андреевич Новиков. В Самарской губернии у нас, откуда я родом, почти вся волость – Новиковы… В девяносто третьем году был у нас голод. Об этом, если рассказать тебе, как люди у нас с голоду пухли, да как у меня сестренка померла, да как у брата и отца все зубы выпали, – об этом я тебе даже не скажу… Ведь это же как голодали! Не только что хлеба ни крошки, – какой уж там хлеб, – ни черта не было! Даже мухи перевелись!.. Одним словом, пошел у нас к весне слух, будто дает казна ссуду, – переселяться на новые земли, на Дальний Восток. Земли будто дают очень хорошие, наделы – большие, и будто из других уездов многие уже не то собираются, не то повыезжали…

Сережа смутно вспомнил, что кто-то рассказывал ему про это, – но кто именно рассказывал, он не мог вспомнить. Однако мысль эта почему-то беспокоила его, и он, слушая Мартемьянова, все время возвращался к ней.

– Судили, рядили, – продолжал Мартемьянов, – целую неделю. Ну, как тут бросишь все!.. Отец был за то, чтобы ехать, но одному боязно, а другие и вовсе на подъем тяжелы… Кончилось тем: послать ходоков. Вопрос: кого?.. «Ты, – говорят отцу, – больше всех кричал, тебе и идти…» Отец говорит: «Я-то, говорит, от семьи своей ходока выставлю… (Умысел у него на меня был: в губернии он узнал, что кто на переселение идет, а срок ему, скажем, в солдаты, дают тому освобождение, а я как раз перед голодом женился.) Только, говорит, не страдать же мне одному за всю деревню!» Совсем уж было опять дело расстроилось. Потом вызвался один – мужик уже в годах, полная изба сыновей, а в земле он был утесненный, фамилия ему тоже Новиков, а звать его Иваном. «Я, говорит, пойду…» На том и порешили. Справили нам паспорта, одели нас кое-как сообща, зашили мы в порты казенные денежки и…

Мартемьянов покрутил рукой и свистнул.