Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927

Что касается звуковой стороны, то Гумилев был большим мастером стиха, но в его поэзии звуковой момент не выступает.

Очень существенной стороной поэзии Гумилева является рифма. Символисты чуждались новых изысканных рифм. Исключением в некоторой степени является один только Брюсов. Так, Вяч. Иванов находил, что изысканная рифма только портит произведение. Гумилев же стал создавать очень редкие, неупотреблявшиеся рифмы. И нужно сказать, что эта задача ему удалась: он необычайно обогатил словарь рифм^{288}.

Основным мотивом поэзии Гумилева является мотив сильной личности, но понятой не так, как это имело место у романтиков. У него сильная личность — это телом сильная личность. Гумилев говорил, что у символистов преобладало идеально-духовное начало, что они отклонялись даже в аскезу, тогда как тело гораздо мудрее, больше знает, больше понимает, больше видит, чем дух. Те стороны жизни, которые доступны примитивным людям, доступны им не умом, а другими, близкими к телу, локализованными в теле инстинктами. И герой Гумилева — это человек сильный своим телом, мудрый своим телом.

Мудрость тела, правота тела, сила тела, которое знает свой путь, в душе осознается как память. Эту память Гумилев называет памятью тела. Если наш ум способен только познавать предков, то тело связано с ними. Тело может вспомнить весь ряд поколений, тогда как ум — только теоретически познать их. Мотив памяти сильных, примитивных предков, попытка в своей душе прослышать их голоса занимает в поэзии Гумилева видное место^{289}.

В соответствии с темой памяти тела сильной личности разработана и эротическая тема. Гумилев считал, что в поэзии символистов религиозные, философские мотивы так рассосали любовь, что от нее ничего не осталось. Для него любовь — это плотская, чувственная страсть, которая не выходит из пределов жизненного контекста. Поскольку любовь телесна, она возвращается к земле, к реальной плоти.

Очень важной темой в поэзии Гумилева является тема скитальчества, странствования. У символистов движение заносилось в потусторонние миры, а фактически все происходило в Петербурге. Так, у Белого Космос — это Космос идей, единство Космоса — это смысловое единство, земля — иерархия духовных сил. Гумилев проповедовал реальное, географическое расширение, и тогда это было очень ново. Мотив скитальчества, путешествия по земле сочетается с мотивом сильной личности, которая всегда авантюрна.

Кроме экзотических тем Гумилев развивал и темы европейские: кабачков, бедного люда, но они занимают в его поэзии второстепенное место.

Кузмин

Кузмин известен как поэт и как прозаик.

Поэзия Кузмина

Основу своей поэзии Кузмин черпает из стихии песни французского типа, полународной, полукультурной. Такую песню создавал особый слой людей — отчасти бродяг, отчасти нищих, но публики чрезвычайно гордой, державшей себя с большим достоинством.

Язык поэзии Кузмина очень интересен, и по языку мы его сразу узнаем. Говорят, что в этом отношении он ближе всего к Сологубу, но это сближение очень поверхностно и грубо. Общим у них является разве то, что оба они несколько неудобны. Своеобразие стиля Кузмина в особом смещении двух стихий языка. Первый элемент — культурно-городской, бытовой; это не изысканный модернизованный язык Сологуба, а поверхностно-культурный язык городского человека. Если бы Кузмин остался в пределах этого языка, он был бы умеренным футуристом вроде Игоря Северянина. Но этот язык сочетается у него с народным и именно с его интимно-лирической стороной. Все серьезное, что имеется в поэзии Кузмина, вышло из народной лирики. Смешение двух стихий языка и создает своеобразие его стиля.

Особенностью синтаксиса Кузмина является стремление к разговору, стремление сделать тему конкретной и легкой.

Строфика и ритмика в поэзии Кузмина очень разнообразны. Разнообразие может быть достигнуто двумя путями: 1) изобретением новой строфики, что сделать очень трудно, и 2) использованием большой массы традиционных строф. Так, у Вяч. Иванова — чрезвычайное разнообразие строфики, но новаторства, своих оригинальных строф у него нет, а имеется лишь широкое использование классических строф. И у Кузмина богатство строфики второго типа. В его поэзии преобладает очень богатая комбинация строфики, которую он черпает из народного духовного стиха.

Метафора Кузмина — не философская, обобщенная метафора Вяч. Иванова и не эмоциональная, воплощенная в единичном контексте метафора Блока. Для него главным является удачное, поверхностное остроумие, и этим он близок к эпикурейскому ложноклассицизму. Кузмину дорога не та метафора, которая углубляет предмет, как это имеет место у символистов, а такая, которая создает его легкую, а не земную, конкретность. Конкретность у Кузмина резкая, до грубости резкая. Этим подчеркивается примитивизм видения, примитивизм мышления. И лексика это позволяет. Он и духовные стихи берет из-за их примитивизма. В этом его послесимволизм, акмеизм. Роднит его с акмеизмом и стилизация^{290}.