Том 2. Проза 1912-1915

— Нет, нет! — ответила Лелечка из-за маленького письменного стола.

В дверь слегка постучали. Лелечка покраснела, но продолжала писать молча. Постучали еще раз. Лаврентьев, ходивший по комнате, остановился.

— Кто-то стучит!

— Я не слышала… вам показалось. Кто же может стучать?

— Девушка или лакей… Может быть, мальчик принес письма.

— Я не звонила… здесь без звонка не приходят. Вам показалось.

Постучали еще раз.

— Войдите! — сказал Лаврентьев.

— Не надо, Дима. Я еще не окончила письма.

— Я пойду посмотрю, кто беспокоит.

— Нет, не уходите… Оставайтесь.

Но стучавший, очевидно, слышал ответ Лаврентьева, потому что дверь тихо открылась и вошел Лаврик. Елена Александровна заговорила очень громко:

— Лаврик! как вы сюда попали? Сегодня положительно какой-то съезд! только что приехал Дмитрий Алексеевич… как вы не встретились в поезде? Я только того и жду, что сейчас явится мой муж, Ираида Львовна или, еще лучше, милая Полина… тогда бы было совсем похоже на водевиль!

— Да и без нее это похоже на водевиль, и притом довольно скверный, — заметил офицер.

Елена Александровна пропустила мимо ушей замечание Лаврентьева и, обращаясь к вошедшему лакею, сказала только: «Дайте еще чашку».

— Вы хотели послать письмо вашей сестрице, — напомнил ей Лаврентьев.

— Да, да! — сказала Лелечка и разорвала записку на мелкие куски. — Я совсем и забыла, что сестра с семейством уезжает сегодня на два дня к штранду, так что я — совершенно свободна! — и, написав на маленьком клочке: «Оставьте нас вдвоем, я вам все объясню», передала это Лаврику. Оба кавалера молча пили кофей, одна только Лелечка пробовала время от времени что-то беззаботно щебетать, как будто эти двое были случайно встретившимися у нее в гостиной господами. Наконец Лаврик произнес: «Я пойду к себе покуда… Если я буду нужен, мой № 71-й».

Елена Александровна благодарно закивала ему головой, между тем как офицер продолжал молча сидеть над чашкой. Помолчала и Лелечка. Наконец Дмитрий Алексеевич произнес: «Что это значит?»

— Что, что значит?

— Зачем этот молодой человек здесь?

— Почем я знаю? вздумал приехать — и приехал, вы же вот приехали?

— Вы думаете, что у него были такие же основания приехать, как и у меня?

— Я ничего не думаю… какие были у него основания… меня это, по правде сказать, мало интересует. Это, конечно, практически не очень удобно… Он может начать болтать… но от него всегда легко избавиться — самым простым способом, хотя переехавши в другую гостиницу или другой город.

Лаврентьев вдруг быстро встал, с шумом отодвинув стул.

— Зачем эти прятки, Елена Александровна? что мы с вами, маленькие что ли? Ведь я же отлично понимаю, что молодой человек был вызван вами сюда, если только вы не приехали вместе. Он сам бы никогда на это не решился.

— Да, конечно, я вызвала его. Я его умоляла, в ногах валялась, чтобы он приехал, я без него не могу жить! он мой любовник… вот уже десять лет… с семилетнего возраста… еще что?

— Почему, Елена Александровна, вы разговариваете и ведете себя, как дрянь?

— Да потому, что я, по-вашему, дрянь и есть…

— Нет, по-моему, вы женщина, которую я собираюсь сделать своей женой.

— Это, конечно, большая честь.

— Я не знаю, честь ли это, но во всяком случае, я это считаю доказательством моего уважения и любви к вам.

— Знаете что, Дмитрий Алексеевич, в конце концов мне надоели эти истории.

— А мне еще того больше.

Лаврентьев походил некоторое время молча, потом, вдруг остановившись перед Лелечкой, закричал во весь голос:

— Да поймите же, что все эти сложности, тонкости, ерунду нужно послать к черту. Мне хочется биться головой об стену, когда я вас вижу… Или так вас встряхнуть, чтобы весь вздор из вас вылетел и вы бы крепко встали на обе ноги с прямым и твердым сердцем и ясной, нежной душой… Ведь это же в вас есть и должно, должно быть! Ведь все, что вы считаете тонким, это не более как Полинины тряпки, купленные в Гостином дворе.

Лелечка ответила тихо и просто: «Вам нужна простая, непосредственная женщина… почти баба… Я такою быть не могу… и скажу больше: если б я была такою, вы бы меня не любили!»

— Я всегда думал, что я отлично знаю, чего хочу… Теперь же как-то теряю даже это сознание.

Лелечка нежно взяла руку Лаврентьева и проговорила как старшая сестра: «Это потому, что вы любите… это всегда так бывает… разлюбить меня вы не в силах, что бы я ни делала».

— Да? вы так думаете? боюсь, что вы ошиблись. Хотя бы мне это стоило жизни, я вырву из себя это чувство, которое делает меня самому себе смешным и противным. Я нас люблю, но вы мне противны, понимаете? я готов вас три дня не переставая бить, вы это понимаете?

— Действительно, если у вас такая домостроевская любовь, так уж лучше от нее избавиться, если вы только в силах это сделать, конечно… А я сильно сомневаюсь в этом.

— Это уж вас совершенно не будет касаться, что будет со мною.

— Конечно, конечно.

Лаврентьев еще походил, наконец, спросил совсем неожиданно: «Неужели, Елена Александровна, вы этого избалованного мальчишку любите больше, чем меня?»

Лелечка не отвечала, смотря в сторону.