Том 2. Республика Шкид

— Карамзин… Сентиментализм… Романтизм…

Улигане сидят по партам, но никто не слушает Асси. Японец фальшиво поет:

Асси в классе,А в классе бузаси,В классе бузаси,Бедненький Асси.

Кальмот, взгромоздившись с нотами на парту, бубнит:

— Кальмот виндивот виндивампампот, захотел виндивел виндивампампел, хлебца виндивебца виндивампампебца.

В углу Барин и Пантелеев.

— Бей!

— Семь… Дама… Казна!

— Девки!

— Мечи!

Дуются в очко. Никто не слушает Асси.

Скука…

Голос Асси, как из могилы:

— «Бедная Лиза»… Вкусы господствующего класса… Эпоха…

Голос Асси, заикающийся и глухой.

Скука!..

Асси в классе,А в классе бузаси,В классе бузаси,Бедненький Асси.

Купец сгреб в охапку Жвачного адмирала.

— Замесить колобок?

Ладонь проезжает по треугольной голове Адмирала, ерошит и без того взъерошенные волосы…

Скучно!..

— «Бедная Лиза». Начало девятнадцатого века… «Пантеон словесности»… «Бедная Лиза»…

Асси в классе,А в классе бузаси,В классе бузаси,Бедненький Асси.

— Воробей виндивей виндивампампей, дурак виндивак виндивампампак…

— Бей!

— Картинка… Лафа!

— Ну?

— Очко!..

— Мечи!

— Замесить колобок?

Асси в классе,А в классе…

Скука, тоска.

И вдруг голос Джапаридзе:

— Придумал! Ура!

…бузаси.

Упала на пол пиковая десятка, ладонь Офенбаха застыла в центре адмиральского треугольника. И голос Асси становится громким и слышным:

— С тысяча семьсот семьдесят четвертого года Николай Михайлович Карамзин предпринял издание «Московского журнала», в коем помещал свои «Письма русского путешественника». С тысяча семьсот девяносто пятого года Николай Михайлович…

— Идея! — закричал опять Джапаридзе.

Тридцать глаз обернулись в его сторону.

— Что?

— Какая?

— А ну, не тяни! Говори!

Джапаридзе ставит вопрос ребром:

— Скучно?

Полтора десятка глоток:

— Скучно.

Обросший бородавками палец Джапаридзе поднимается вверх.

— Лотерея-аллегри.

И снова голос Асси уходит в могилу.

— С тысяча восемьсот третьего года-да… Государства Российского-го… Императорский историограф-раф…

Класс уподобился развороченному муравейнику.

Унылая песня Японца переходит на бешеный темп:

Асси в классе,А в классе бузаси,В классе бузаси,В классе бузасиАсси!Асси…

Класс взбесился. Скуки нет — какая скука, если в каждой голове клокочет мысль:

— Лотерея-аллегри!

Долой скуку! Не надо карт, колобков и фальшивого тенора Япошки!

— Даешь лотерею-аллегри!

В дверь класса просовывается рука с колокольчиком. Рука делает ровные движения вверх-вниз, вверх-вниз, колокольчик дребезжит некрасивым, но приятным для слуха звоном.

Асси захлопывает томик истории словесности Солодовникова, голова уходит еще глубже в плечи, руки тонут в разбухших карманах, и Асси — незаметно в общем шуме — выходит из класса.

И сразу же у парты Джапаридзе оказываются Янкель, Пантелеев и Японец.

— Даешь?

— Даешь!

Генеральный совет заседает:

— Ты, я, он и он… Компания. Идет?

— Идет.

— Лотерея-аллегри. Черти! И не додумался никто!

— Прекрасно.

— Лафузовски.

— Симпатично.

— А вещи?

— Какие? Ах, да… Наберем кто что может…

Янкель:

— Я в отпуск пойду, принесу прорву.

— И я, — говорит Пантелеев.

Японец, захваченный идеей, решается на подвиг, на жертву.

— Все. Бумаги сто двадцать листов, карандаши… Все для лотереи-аллегри.

Джапаридзе — автор идеи — кусает губы… Он в пятом разряде и в отпуск идти не может.

— Я дам, что смогу, — говорит он.

Завтра суббота — отпуск. Сегодня день самый скучный в неделе, но скуки нет — класс захвачен идеей, которая, быть может, на долгое время заполнит часы досуга Улигании. И Джапаридзе, гордо расхаживая по классу, поднимая вверх толстый, обросший бородавками палец, говорит:

— Я!

* * *

В году триста шестьдесят пять дней, пятьдесят две недели.

Каждый день каждой недели в Шкиде звонят звонки. Они звонят утром — будят республику, звонят к чаю, к урокам, ко сну… Но лучший звонок, самый приятный для уха шкидца, — это звонок в субботу, по окончании уроков. Кроме конца уроков, он объявляет отпуск.

Обычно кончились уроки — все остаются по классам, на местах; сейчас же Шкида напоминает сумасшедший дом, и притом — буйное отделение.

В классе четвертого отделения кутерьма.

— Мыть полы! — кричит Воробей, староста класса.

И эхом откликается:

— Мыть полы!

— Полы мыть! Кто?

В руках у Воробья алфавитный список класса.

— Один с начала, один с конца: Еонин, Черных, Пантелеев и Офенбах.

— Не согласен!

— Буза!

— Я мыл в прошлый раз!

— К че-орту!

Скульба, пререкания, раздоры…

Пантелеев, Янкель и Купец не имеют желания мыть полы — им в отпуск… Купец тотчас же «откупается», то есть находит себе заместителя.

— Кубышка!..

Пухленький Кубышка — Молотов — вырастает как из-под земли.

— Моешь пол?

— Сколько?

— Четвертка.

— На псул!

— А сколько?

— Фунт.

Отдать фунт хлеба за мытье пола Купцу не улыбается, но желание поскорее попасть в отпуск побеждает.

Купец за фунт хлеба желает получить максимум удовольствия. Здоровенный щелчок по лбу Кубышки:

— Получи в придачу.