Том 2. Рим / После Рима

      Часто я размышлял и часто надвое думал:Точно ли над землей державствуют боги? иль в миреПравящих нет и случай царит над течением жизни?Если пытался вникать я в стройный устав мирозданья,⁵ Видел моря в черте берегов, движение года,Смену ночи и дня – то все мне казалось скрепленнымБожией волей: она по путям предназначенным движетЗвезды, она на земле порождает свой злак в свою пору,Это она переменной Луне повелела светиться¹⁰ Светом чужим, а Солнцу – своим, замкнула пучинуСушею, шар земной в середине подвесила неба.Но обращаясь на то, каким окутаны мракомВсе людские дела, как страждет честный и добрый,А процветает злодей, – я вновь и вновь колебался¹⁵ В вере природной моей и склонялся к чужому ученью —Будто частицы текут в пустоте без цели и смысла,Будто не замысел их сочетает друг с другом, а случай,И о богах над землей возможно двоякое мненье:То ли их нет, то ли знать не хотят о наших заботах.²⁰ Только теперь Руфинова казнь уняла мою смутуИ оправдала богов! Теперь не ропщу я, что частоНизкий возносится ввысь: я знаю, чем выше он прянет,Тем страшней падет с высоты.          Но откройте поэту,О Пиериды, каков был исток столь мерзкой заразы?²⁵      Злобная Аллекто, обуянная завистью жгучей,Что города на земле благоденствуют в мирном покое,К черным порогам своим скликала сестер преисподних,Гнусный сбирая собор. Склубилась в единую тучуВся Эребова чернь, все отродья зловещей утробы³⁰ Матери-Ночи: Раздор, питатель войны кровожадной,Голод, чья царственна власть, Болезнь, что сама себе в тягость,Старость, привратница смерти, и Зависть, жертва чужогоСчастья, и Плач, на себе раздирающий скорбные ризы,И замирающий Страх, и незряче летящая Дерзость,³⁵ И расточитель Разврат, за которым след в след поспешает,Низко склонясь над землей, неразлучная нищая Бедность,И, наконец, обольнув бессонной своей вереницейМатери-Алчности черную грудь, притекают Заботы.Заполоняются сбродной толпой железные троны,⁴⁰ Тесно в мрачных стенах от собравшихся в курию чудищ.Встав посреди, Аллекто призывает теснящихся смолкнутьИ, откинув со лба змеиные черные пряди,Чтобы вились, шипя, по плечам, исторгает из глубейСердца скопившийся гнев, изливаемый в яростной речи:⁴⁵ «Долго ль терпеть теченье веков безмятежных и мирных?Долго ль взирать, как породы людей упиваются счастьем?Или неведомый яд милосердья проник в наши нравы?Где наша ярость? Зачем удары бичей этих праздны?Черных факелов круг зачем дымится впустую?⁵⁰ О, презренная лень! С Олимпа теснит нас Юпитер,А Феодосий – с земли. Золотые являются веки,Древние севы встают: Добродетель и с нею Согласье,Верность и с ней Благочестье, высокие головы вскинув,Шествуют, песней своей прославляя победу над нами!⁵⁵ Горе! с небесных высот низлетев сквозь эфирную ясность,Правда сама попирает меня, иссекает под кореньВ мире порок и на свет из темницы изводит законы.Нам ли, нам ли теперь, гонимым из наших уделов,В сраме своем цепенеть? Припомним, покуда не поздно,⁶⁰ Фурии, чем мы живем; обретем привычные силыИ сотворим достойное нас преступное чудо!Воля моя – взметнуть до светил стигийские мраки,День дыханьем растлить, взломать затворы пучины,Рекам сровнять берега, пустив их катиться по воле,⁶⁵ Связь мировую разъять!»          И, рев испустив кровожадный,Вскинула над головой всех змей разъятые пастиИ разлила она яд смертоносный из каждого зева.Надвое встало волненье в толпе. Одни призываютГрянуть войной в небеса, другие верны преисподней.⁷⁰ Шум над раздором встает: так ропщет глубокое мореВ неуспокоенный час, когда гроза миновала,Но еще вздутые ходят валы, и над смутною зыбьюТяжко летят последние вздохи усталого ветра.      Вдруг возвысила глас с седалища грозного трона⁷⁵ Та, чей удел – безумия вопль, смятение грешных

Душ, и пена у рта, кипящего гневом, – Мегера.Кровь она пьет, но запретную кровь, которая льетсяВ битвах, губящих род, где отец заносит на сына,Брат на брата свой меч. Она Геркулесовы очи⁸⁰ Мглой покрыла и лук осквернила, спасительный прежде;В длань Афаманта она вложила разящие дроты;В доме Атридов она ликовала в вакхической пляске,Смерть громоздя на смерть; и в браке она возводилаМать на Эдипово ложе и дочь на Фиестово ложе.⁸⁵ Так сказала она, и слова ее сеяли ужас:      «Против богов знамена вздымать – недолжная, сестры,И невозможная мысль. Но ежели пагубу мируМы уготовать хотим и общую гибель народам,То у меня чудовище есть страшнее, чем гидра,⁹⁰ Тигра проворней, сильней порывов свирепого АвстраИ вероломней, чем желтый поток в теснине Еврипа, —Это Руфин! Его приняла я от матерних чреселЛоном моим; у меня на руках младенцем он ползал,Он обвивал в слезах мою непреклонную шею,⁹⁵ Ртом припадал к сосцам, и тройными его языкамиЗмеи лизали мои, крепя ему мягкое тело.Я наставляла его в коварстве и многом искусствеЗла; у меня он узнал, как являть лицемерную верность,Злобное чувство скрывать и таить обман за улыбкой.¹⁰⁰ Смолоду был он свиреп и сжигаем стяжательной страстью:Ни Тартесийский песок в драгоценном кипении Тага,Ни золотые затоны Пактола с их красным отливомЖажду его утолить не могли бы: исчерпай он целыйГерм в лидийской земле – он пылал бы все больше и больше!¹⁰⁵ О, как он ловок прельщать и рушить дружбу враждою!Если б такой, как он, явился бы в древние годы —От Пирифоя ушел бы Тесей, оскорбленный ОрестомСкрылся Пилад и гневом пылал бы на Кастора Поллукс.С гордостью говорю: меня самое превзошел он,¹¹⁰ Быстрым умом обогнав! Но ни к чему долгие речи —В нем одном – все зло, что в нас содержится порознь!Вот кого я хочу, согласие ваше услышав,В царский дворец ввести к правителю круга земного:Не устоит его дух пред вскормленным мной кознодеем!»¹¹⁵      Крик раздается в ответ и рук нечестивых плесканье —Весь прославляет собор измышление пагубы новой.И говорившая, синей змеей препоясавши ризуИ адамантом скрепив шипящие волосы, мчится¹²⁰ К шумным валам Флегетона, где лес пламенеет на бреге;Вырвав оттуда сосну, в смоляном зажигает потокеИ быстролетным крылом рассекает застой подземелий. Берег в Галлии есть, на самой окраине дальнейВдоль океанских раскинутый вод, где в оное время¹²⁵ Жертвой кровавой Улисс пробуждал молчаливые сонмы.Там летучих душ с глухим шелестением крыльевСлышен жалобный плач, и прохожие видят селянеБледные призраки лиц и летящие тени умерших.Здесь-то, из-под земли явясь, осквернила богиня¹³⁰ Светлые Феба лучи и пронзила эфир завываньемСтрашным, которого мертвенный звук долетел до британцев,Землю сотряс в сенонском краю, и в испуге ТефияХлынула вспять, и Рейн застыл над уроненной урной.Здесь-то, преобразив в седину змеиные кудри,¹³⁵ Облик старца она приняла, угрюмые щекиСетью морщин иссекла и мнимо усталые стопыВ путь обратила к стенам Элузы, к знакомому крову;И, устремив ревнивый свой взгляд в лицо человека,Худшего, чем сама, такое промолвила слово:¹⁴⁰      «Ты ли, Руфин, ушел на покой и цветущие годыПраздно в отеческих тратишь полях, без пользы и славы?О! ты не знаешь того, что судьбы, что звезды, что счастьеВ дар готовят тебе: ты станешь владыкою мира,Если за мною пойдешь! Не смотри, что я стар и бессилен:¹⁴⁵ Есть во мне дар волхвовать и жар узнавать о грядущем,Знаю и тот я напев, каким фессалийские ведьмыС неба сводят луну, и смысл таинственных знаковМудрости Нильской страны, и то искусство, которымПовелевает богами халдей; я вижу в древесных¹⁵⁰ Жилах текущие соки, я знаю трав смертоносныхТемную силу и все набухшие ядами злаки,Что зеленеют меж скал Кавказа и Скифии дальнейДля собирающих рук хитрой Кирки и лютой Медеи.Часто я жертвой ночной укрощал пугающих манов,

¹⁵⁵ Милость Гекаты пытал, заставлял заклинательной песнейМертвый прах для меня оживать, и моим чародействомМного я нитей пресек в руках у Сестер недопрявших.Дубы по полю шли, застывали молнии в небе,Реки на слово мое выгибали покатые глади,¹⁶⁰ Вспять к истокам катясь. Не думай, что праздною речьюЯ похваляюсь, – взгляни на дом свой преображенный!»Так вещала она, и белые (чудо!) колонныОзолотились, и кров просиял драгоценным металлом.      Этим приманом пленен и ласкает несытые взоры¹⁶⁵ Вздутый тщеславьем Руфин. Так некогда царь меонийскийТем поначалу был горд, что все позлащал прикасаньем;Но, увидав, как застыли в руках все яства, как сталоЛьдом вино золотым, постиг он губительность дара,Возненавидел желанный металл и мольбу свою проклял.¹⁷⁰ Молвит Руфин, побежденный в душе: «Иду за тобою,Будь ты бог, будь ты человек!» – и, покинув отчизну,Он, по велению Фурии, путь направляет к восходу,Где между двух Симплегад когда-то прославились волныПод фессалийской ладьей и где у высокого града¹⁷⁵ Размежевал Боспор с азиатской фракийскую землю.      Долгий проделавши путь и ведомый недоброю нитьюПряжу прядущих Судеб, вот он вкрался в дворец государев.Вот где его вожделенья взожглись! справедливость забыта,Все идет с молотка, люди преданы, выданы тайны;¹⁸⁰ Выманив почесть и сан, продает он их тем, кто заплатит;Множит одно преступленье другим, воспаленного сердцаСам раздувает пожар, растравляет малейшую рану.Как морской Нерей, принимая несчетные реки,Истр впивая и Нил, из семи изливающий устьев¹⁸⁵ Свой половодный разлив, нимало на том не полнеет,Равный себе и подобный себе, – так жажду богатстваНе утолить золотою рекой. У кого ожерельеИз самоцветных камней, у кого плодородное поле —Все Руфину в доход! Грозит хозяину смертью¹⁹⁰ Тучная нива, боится мужик своего урожая:Не уберечь им ни отчих домов, ни дедовых пашен,Властно Руфин обирает живых, наследует мертвым,Грудой добро громоздит, добычу с целого мираСносит в единый дом; народы повергнуты в рабство,¹⁹⁵ И города склоняют чело пред присвоенной властью.      О, безумный, куда тебя мчит? Пускай ты достигнешьДвух океанов, пускай иссосешь все лидийское злато,Сядешь на Крезов престол, увенчавшись тиарою Кира,Все же не будешь богат, и вовек не насытится алчность.²⁰⁰ Кто вожделеет богатства, тот нищ. А довольный немногимЧестным добром, Фабриций отверг подношения Пирра,Консул Серран проливал свой пот над пахотным плугом,Куриев воинский род ютился в хижине тесной.Эта мне бедность привольней богатств, и эти приюты²⁰⁵ Краше твоих высоких дворцов. Там тщетная роскошьИщет яств себе же во вред – а здесь беззатратноКормит земля. Там шерсть впивает тирийские сокиИ расписной узор багрецом ложится на ткани —Здесь сияют цветы и луг цветет красотою,²¹⁰ Ею обязанный только себе. Там ложа вспухаютСлоем блестящих ковров – здесь клонятся мягкие травы,И не тревожит заснувшего в них никакая забота.Там вкруг дома шумит толпа поздравляющей черни —Здесь – лишь пение птиц да журчанье ручья на протоке.²¹⁵ Малым отраднее жить. Сама даровала природаСредства к счастью для всех – но не всякий умеет их видеть.Если б умел – о, тогда б в простоте и блаженстве мы жили,Не завывали бы трубы, копье не пронзало бы воздух,Ветр не вздувал парусов и таран не врезался бы в стены.²²⁰      Но возрастает преступная страсть, пылает в РуфинеЖажда новых добыч, не сдержать нечестивую жадностьЧувству стыда: сплетает он лесть и таит вероломство,Руку сводит с рукой и сам разрывает пожатье.Если же вдруг встречал он отказ своим притязаньям —²²⁵ О, каким огнем вскипало надменное сердце!Нет, ни львица гетульских степей, уязвленная дротом,Ни гирканийская самка, лишась родного тигренка,Ни змея под пятой не пышет столь ярою местью!Попраны клятвы, забыты заветы гостеприимства;²³⁰ Казнь обидчика, казнь жены, казнь сына и внука, —Все для него ничто! истребить и брата и свата,

Бросить в ссылку друзей – все мало! Весь город, всех гражданОн бы искоренил, даже имя из памяти выжег!Быстрая смерть для него не смерть – жестокие пытки²³⁵ Радуют сердце его: темница, оковы, распятье —Все хорошо, чтоб отсрочить удар! О, ярость пощады —Злее меча: даруется жизнь в добычу мученью —Смерть, ужель ты столь малая казнь?! Он взводит наветы,Он обвинитель, и он же – судья; повсюду ленивый,²⁴⁰ Он к преступлениям быстр; до самых пределов вселеннойЖертву преследует он, не преграда ему ни палящийСириус, ни Аквилон, с снегового свистящий Рифея.Лютое сердце его терзает одна лишь забота:Как бы кто не ушел от меча и монаршая милость²⁴⁵ Как бы кого не спасла. Не смягчает ни старость, ни юностьСердца его: как росный цветок, голова молодаяСына пред взором отца склоняет под лезвием шею;И переживший сыновнюю смерть удаляется старец,Плащ консулярский сложив, в изгнание. Можно ль оплакать²⁵⁰ Столько смертей и столько поведать убийств нечестивых?Слышал ли кто, чтобы в оные дни так были жестокиПитиокампт у истмийской сосны, Скирон на приморскихСкалах, с медным быком Фаларид и с темницами Сулла?О, доброта коней Диомеда! О, кроткое счастье²⁵⁵ Жертв Бусирида! Незлобен Спартак, снисходителен Цинна,Если с Руфином сравнить! Все скованы гибельным страхом,Все безмолвно таят в сердцах заточенные стоны,Все боятся роптать пред настороженною злобой.      Только один Стилихон свое благородное сердце²⁶⁰ Страхом не надломил. Он один во всеобщем смятеньеПротивустать посмел пожирающей челюсти смерти,Он один на хищную тварь с оружием вышел,Даже, в подмогу себе, не вскинув узды на Пегаса.Он один – вожделенный покой, оплот пред угрозой,²⁶⁵ Крепкий подставленный щит нещадным вражьим ударам,Он – приют беглецам, он – знамя против безумства,Он – охрана всех благ. И Руфин, до этого часаТвердо стояв и злобно грозив, вдруг бросился в бегство;Так несется поток, полноводный от зимнего снега,²⁷⁰ Глыбы мчит, деревья кружит, мосты сокрушает,Но разбивается, встретив утес, и, тщетно вздымаяПену, гремит дробимой волной у подножья преграды.      Как мне достойно прославить тебя, на крепкие плечиТяжкий принявшего груз всего мира, готового рухнуть?²⁷⁵ Боги тебя явили для нас, как звезду для спасеньяВетром и морем избитой ладьи, которая слепоМчится, уже лишена побежденного кормчего бурей.Отпрыск Инаха, Персей победил Нептунова гадаВ Красном море; но он летел на пернатых подошвах —²⁸⁰ Ты оставался без крыл; он был с каменящей Горгоной —А для тебя не вились в эгиде защитные змеи;Он одержим был пустой любовью к прикованной деве —Ты стоял за римскую честь. Ты меркнешь, о древность!Сам Геркулес не сравнит свои с твоими победы:²⁸⁵ Только один был лес, где свирепствовал лев клеонейский,Только одну разорял долину Аркадии горнойГрозный кабан; даже ты, Антей, в материнском объятьеЧерпавший силу, был пагубой только в ливийском приморье.Молниеносный бык лишь Крит оглашал своим ревом,²⁹⁰ Дальше лернейских болот не стремилась зеленая гидра, —Ныне же чудище в страх повергало не рощу, не остров, —Все трепетали пред ним народы, покорные Риму,От иберийского края земли до индийского Ганга.Ни тройной Герион, ни страж Плутонова царства²⁹⁵ С ним бы сравниться не мог, ни даже, сведясь воедино,Гидры яд, прожорливость Сциллы и пламя Химеры!Долгой была борьба, но неравной была: ни в пороке,Ни в добродетели не было сходств. Злодей угрожает —Ты защищаешь; он грабит богатых – ты жалуешь бедных;³⁰⁰ Он разрушает – ты строишь; он битву несет – ты победу.      Как моровая болезнь, в заразном назрев постепенноВоздухе, прежде на скот нападет разъедающей язвой,После по селам пойдет, города разорит и под жаркимВетром свой пот разольет стигийской отравою в реки, —³⁰⁵ Так кровожадный злодей, не довольствуясь частной добычей,Царственным скиптром грозит и алчет римскую силуВсю истребить и в прах положить латинское войско.Вот возмущает он Истр, волнует гетов, подмогиВ дальней Скифии ждет, и все, чего сам недограбил,

³¹⁰ В руки врагам предает. Наступают сарматы и даки,И массагет, для питья взрезающий конские жилы,И в меотических льдах алан, утоляющий жажду,И расписавший железным ножом гелон свое тело —Вот в ком Руфинова мощь! И он им желает победы,³¹⁵ Тратит напрасные дни, упускает нужное время.Именно так, когда ты, Стилихон, на гетские ордыГрянул отмстить за друга-вождя и рассеял их силуИ оставался лишь малый отряд их, готовый для плена, —Он, нечестивый изменник, он, помнящий с гетами сговор,³²⁰ Ввел государя в обман и отсрочил нависшую битву,Зная, что в помощь врагам надвигаются дальние гунны,Стан свой раскинуть спеша рядом с их ненавидимым станом.      Племя это живет у дальних скифских пределов,Там, где течет Танаид, и племени с худшею славой³²⁵ Нет под Полярной звездой. Гнусный облик, грязное тело;Дух, ни перед каким трудом не знающий страха;Пища – охотничья, хлеба – ничуть; рубцами на лицахТешиться рады они и убийством родителей клясться.Люди с конями срослись в одно, как в оное время³³⁰ Сросся облачный род; никаким не меренный строем,Молниеносен полет и внезапен возврат их на битву.Вот на кого ты пошел, бестрепетный, к пенному Гебру,Прежде трубы и прежде борьбы вознесши воззванье:«Марс! Покоишься ль ты на Геме, окутанном тучей,³³⁵ Или Родопа тебя приняла, седая от снега,Или мидийским веслом возбужденный Афон, или в черныхВязах Пангейский кряж, – препояшься мне спутником в битве.Будь защитой фракийцам своим! И ежели славаМне улыбнется, то дуб тебе встанет с победной добычей!»³⁴⁰      Слышит потомка отец, восстает над снежной вершинойГема и громко зовет, скликая служителей верных:«Дай, Беллона, шелом! укрепи колесничные оси,Страх! взнуздай и впряги скакунов стремительных, Ужас!Не покладайте проворных рук! На брань выступает³⁴⁵ Мой Стилихон, от которого мне такие трофеиВстали, и столько висит на сучьях вражеских шлемов!Общие трубы для нас запевают общие зовы:Всюду рад я спешить туда, где раскинет он станы».Так он сказал, и прянул в поля, и полчища вражьи³⁵⁰ Гонит вдаль Стилихон и гонит Градив неотлучный —Тот же щит, и тот же рост, и шлемы, как звезды,Вьется над каждым султан, разогрелся от жаркого бегаПанцирь, и жаждет копье упиться широкою раной.      А опьяненная злом, гордясь исполненьем желаний,³⁵⁵ Фурия в крепком дворце находит скорбящую ПравдуИ унижает ее такою терзающей речью:«Это ли век золотой, возрожденье покоя и мира,Нам возвещенных тобой? И это ли наше изгнанье,Нашей власти над миром конец? Обрати свои взоры —³⁶⁰ Видишь, сколько в огне городов от варваров пало,Сколько Руфин мне в жертву воздвиг кровавых побоищ,Сколько в змеиную снедь лежит повержено трупов!Роды людские покинь, предоставь их мне, отправляйсяВ небо, где зодиак открывает тебе средь осенних³⁶⁵ Звезд пустующий трон между Львом, опаляющим лето,И наводящими холод зимы на землю Весами.О, когда бы и мне за тобой в эти куполы взвиться!»      Ей богиня в ответ: «Безумная, полно, не буйствуй!Час расплаты настал, навис неминуемый мститель,³⁷⁰ И оскверняющий землю и твердь твой ставленник скороПримет смерть, и ни горсть песка его не прикроет.Се Гонорий грядет, предтеча блаженного века,Силой равный отцу и подобный сиянием брату:Он острием копья повергнет и персов, и индов,³⁷⁵ Склонят выю цари под ярмо его, лед фасианскийДрогнет под скоком коней, и Аракс будет попран мостами.Ты же в гнетущих цепях извергнута будешь из мира,И под железом с твоей головы осыплются змеи,И побежденную вечно замкнет преисподняя бездна.³⁸⁰ Вот когда общею станет земля, не будут межоюПолосоваться поля, кривой сошник не вонзитсяВ пашню, но сами взойдут колосья к веселым селянам.Реки вином потекут, разольются озера елеем,Мед зажелтеет в дубовой коре, перестанет цениться³⁸⁵ Пурпур, красящий шерсть, но сами в пурпурных рунахПаствы пойдут по лугам, изумляя пасущих, а мореИз подбережной травы засмеется огнем самоцветов».