Признаюсь, сердце у меня упало. Даже Мудрым небезопасно встречаться с назгулами, когда они все вместе, во главе с Предводителем. В древности это был великий король и великий чародей, а теперь его оружие — смертный ужас.
— Кто послал тебя? — поинтересовался я.
— Саруман Белый, — ответил Радагаст. — Он еще просил передать, коли тебе нужна его помощь — он готов, но тогда тебе придется поспешить, а то как бы поздно не было.
Я обрадовался. Саруман Белый — мудрейший среди нас. Радагаст и сам великий маг, мастер форм и цвета, кроме того, он знает все о травах и животных, а птицы, те просто его друзья. Но Саруман эпохами изучал искусство Врага, и только благодаря ему нам удавалось разгадывать ходы Темного Владыки. Именно Саруман разработал план нападения на Дол Гулдур. Может статься, подумал я тогда, ему известен способ загнать обратно Девятерых.
— Я отправляюсь к нему, — сказал я Радагасту.
— Поспеши, — посоветовал он. — Я много времени потратил, разыскивая тебя, а дни бегут быстро. Мне было велено найти тебя не позднее середины лета, она как раз и наступила. Даже если ты отправишься сию секунду, вряд ли опередишь Девятерых. Они найдут страну, которую ищут. А я возвращаюсь домой. — Он вскочил на коня и готов был умчаться, но я остановил его.
— Постой, нам ведь понадобится твоя помощь, нам понадобится вообще любая помощь. Предупреди зверей и птиц, они же дружны с тобой. Пусть собирают новости, пусть присмотрят за этими делами, и пусть несут вести в Ортханк, мне и Саруману.
— Хорошо, — ответил Радагаст, — я сделаю, о чем ты просишь. — И он умчался так, словно все Девять гнались за ним.
В этот день мы с конем сильно устали. К тому же надо было обдумать все спокойно. Я заночевал в Брыле. В Шир возвращаться времени уже не было, решил я, и совершил самый большой промах из всех.
Я написал Фродо и доверил передать письмо своему давнему приятелю, хозяину гостиницы, а сам уехал на рассвете. Саруман издавна поселился в Изенгарде, в отрогах Мглистых Гор, неподалеку от Гривы Рохана. Боромир должен знать эту огромную, открытую всем ветрам равнину, раскинувшуюся до самых Белых Гор. А Изенгард — это каменистое плато, окруженное высокими острыми скалами. В центре этой естественной крепости стоит Ортханк, — башня, выстроенная давным-давно руками нуменорцев. Глядя на нее, высоченную, хранящую немало тайн, трудно поверить, что это — рукотворное сооружение. В скалах Изенгарда только одни ворота, иначе в Ортханк не попасть.
Спустя немало дней я поздним вечером приблизился к этим воротам. Их охраняли. Правда, как выяснилось, стража была уведомлена о моем приезде и открыла створы.
Когда они бесшумно сомкнулись за моей спиной, я почувствовал беспричинный с виду страх, однако подъехал к дверям Ортханка. Саруман уже поджидал меня. Вместе поднялись мы к нему наверх. Я заметил у него на пальце кольцо.
— Вот ты и пришел, Гэндальф, — приветствовал он меня, а в глазах у него плясали белые огоньки, словно от какого-то недоброго веселья.
— Да, пришел, — отвечал я, — пришел за обещанной помощью, Саруман Белый.
Почему-то упоминание его собственного титула разгневало мудрого мага.
— Неужто за помощью, Гэндальф
В полном недоумении глядел я на него.
— Если меня не обманули, — начал я, — настало время собрать воедино всю нашу мощь…
— Вполне допускаю, — усмехнулся Саруман. — Только поздновато посетила тебя эта мысль. Интересно, долго ли Совет скрывал от меня события величайшей важности? Чего ради ты выбрался теперь из своего Шира?
— Девять вышли в мир, — ответил я ему. — Радагаст сообщил мне, что они перешли Реку.
— Ах, Радагаст! — захохотал он, и теперь-то уж ясно было, что он издевается. — Радагаст-укротитель пташек! Радагаст Простак! Радагаст Дурак! Значит, у него все-таки хватило ума сыграть свою роль, а большего от него и не ждали. Ибо ты пришел, а это — главное. Здесь ты и останешься, Гэндальф Серый. Тебе пора отдохнуть от путешествий. Так решил я, Саруман Мудрый, Саруман — Создатель Кольца, Саруман Радужный.
Тут только я заметил, что одежда Сарумана, по привычке показавшаяся мне белой, переливается всеми цветами и оттенками. Когда он двигался, у меня просто в глазах рябило.
— Мне больше по душе белый цвет, — сказал я.
— Белый! Ха! Он хорош для начала. Но белые одежды можно выкрасить, белый лист исписать, а белый цвет — разложить.
— Тогда он уже не будет белым, — ответил я, — А' тот, кто начинает расчленять целое на части, пытаясь понять природу целого, уже не будет мудрым.
— Нечего излагать мне прописные истины, — оборвал он меня, — оставь их своим друзьям-недоумкам. Я не затем вытащил тебя из норы, чтобы выслушивать твои наставления, я хочу предложить тебе выбор.
Дальше он произнес целую речь и, как мне показалось, заранее отрепетированную.